— Спрячьте их получше и бойтесь разбитьхоть одну из кошек, в особенности тех, что легче по весу.

— Почему? — поинтересовался Блюм.

— Внутри держится беда, — пояснилмаг, — вылетит наружу, не поймаете.

Хотите — верьте, хотите — нет, но с той поры всемье Блюм воцарилось относительное благополучие. Правда, кое-кому из членовфамилии не везло в браке, но ведь подобный казус повсеместно случается с людьмии без привлечения бесовских сил.

Роза примолкла.

— Ну и чушь, мамочка! — воскликнулавоспитанная советской школой Теодора. — Лишь очень темные люди могутверить таким сказкам!

Роза тяжело вздохнула.

— Твоему папе и его брату Генриху историюрассказывала бабушка. Она говорила как-то странно… Сначала заметила, чтофигурки давно утеряны. Но когда Генрих поинтересовался: «Зачем ты нам о нихсообщила?» — замялась и пробормотала: «Их надо хранить как зеницу ока, иначевсем плохо будет». Теперь-то понятно, что дьявольские кошки лежали у бабушки.Уж как они пережили все войны и революции, уму непостижимо, только надосмотреть фактам в лицо: перед смертью бабушка вручила кошек старшему внукуГенриху, сделала, так сказать, его жрецом, стерегушим темные силы. Генрихоказался достойным, он молча исполнял свой долг перед семьей, но, когда тыотбила у Моники Валерия, разъярился и подарил нам горе. Ой, что теперь будет!

— Ничего! — сердито парировалаТеодора. — Давай спать. Завтра переколочу остальных кошек и черепкивышвырну.

Не успела запальчивая фраза вылететь изо ртадевушки, как Роза бросилась перед дочерью на колени.

— Умоляю, если со мной что-нибудьслучится, береги оставшиеся фигурки и детям накажи их спрятать.

Тео попыталась успокоить маму, но та словносошла с ума, пришлось дочке поклясться стеречь оставшихся трех кошек.

Через пару недель после тягостногопроисшествия Роза упала, сломала шейку бедра и быстро умерла.

— Скоро и меня смерть приберет, —безнадежно произнес папа, стоя у могилы любимой жены. — Беда выпущена изконюшни.

— Не смей так говорить! — взвиласьТео.

— Несчастье на воле, — кроткоответил папа.

Никогда ранее не болевший Вольф умер спустяполгода во сне — с ним случился инфаркт. Теодора, перепугавшись не на шутку,завернула мерзких кошек в старые полотенца и убрала с глаз долой. Но жизньБлюмов не стала счастливее. Не успела земля на могиле Вольфа просесть, какВалерия арестовали — молодой муж Теодоры попался на воровстве.

Вот когда Тео хлебнула лиха. В советские годыбыть женой уголовника считалось позорным, ни о каком устройстве на приличнуюработу речи не шло. Теодора нанялась сначала на почту, потом нянечкой в ясли.Ей хотелось быть при крохотном сыне, и она кочевала с Павликом по детскимучреждениям.

Иногда, плача по ночам от безысходности,Теодора Блюм думала: «Может, семейная легенда правда? Из разбитой фигуркивылетело зло и поселилось в моем доме? Или я расплачиваюсь за то, что увелажениха у двоюродной сестры?»

Кстати говоря, Моника жила прекрасно. Вотличие от Тео, которая, выбирая между образованием и замужеством, решила статьсемейной дамой, Моника закончила институт, получила диплом, устроилась наработу в престижный НИИ, а потом вышла замуж за директора и теперь раскатывалана черной «Волге», абсолютно ни в чем по жизни не нуждалась. С Теодорой онаникаких отношений не поддерживала. Просто вычеркнула некогда любимую двоюроднуюсестру из своей жизни и руку помощи ей не протягивала.

Несколько раз Теодора была готова вышвырнутьмерзких кошаков вон, ей на самом деле стало казаться: фигурки приносят беду. Ив конце концов настал день, когда Тео, осторожно оглядываясь, сунула пакет,завернутый в газету, в мусорный бачок. Спустя час в дверь позвонили. Блюмраспахнула створку — на лестничной клетке стоял мужчина в спецовке.

— Извиняйте, конечно… — кашлянулон. — Начал из бачков грязь вытряхивать, глядь, сверток, весь такойаккуратный, бечевкой перевязанный. Вот, решил вернуть, может, случайновышвырнули…

Тео машинально взяла сверток.

— Как вы поняли, кто его хозяйка? —спросила она.

— А вот тут на полях написано, —словоохотливо пояснил честный дворник, — видите? Улица наша, и номер домастоит, квартиры. Небось по подписке газетку получаете. Повезло вам, что в неезавернули.

Оставшись одна, Теодора спрятала кошек наантресоли. Ох, не зря покойная матушка предупреждала: нельзя просто такизбавиться от напасти, она вернется. Подарить кому-то постороннему или продатьстатуэтки не получится, их можно лишь безвозмездно передать членам своей семьи.Причем только призвав на голову близкого родственника несчастье, можно избавитьсебя от проклятия. И что было делать Тео? Кому всучить кошек?

— И вы поверили в такую чушь? — невыдержала я.

Блюм развела руками.

— Я же сказала: возмутилась, не верила,вот как вы сейчас. Но потом жизнь заставила призадуматься: сначала смертьродителей, затем Валерий попал в тюрьму…

— Вы просто выбрали не того человека всупруги. Колдовство тут совершенно ни при чем! Впрочем, многие по молодостиделают глупости, но потом берутся за ум и начинают жить заново.

Блюм горько вздохнула.

— Нет, у нас по-иному получилось. ВалерийПавлович, отсидев тот срок, более не привлекался, но продолжал заниматьсянеблаговидными вещами. Мы отдалились друг от друга, жили соседями. Я ничего нетребовала, впрочем, Валерий Павлович иногда проявлял заботу… Но это совсемнеинтересно. В общем, о семейной своей жизни не могу ничего хорошего сказать.Павлик вырос, и стало ясно: он вылитый отец, полная копия, и внешне, ивнутренне. Неутешительный итог. Вот у Моники жизнь сложилась иначе: она родилатроих, все честные люди, обожают мать. А я после смерти Валерия Павловичаосталась одна, и, если бы не святая Майечка, умереть бы старухе Блюм с голода.А так — живу в свое удовольствие. И знаете что…

— Нет, — быстро ответила я.

— Стоило фигуркам пропасть, как мнеулыбнулось счастье.

— Куда же они подевались?

Теодора Вольфовна прижала пальцы к щекам.

— Ладно, если уж начала рассказывать,следует договаривать. Их Павлик украл. Да, можно сказать так.

— Ваш сын?

— Ну да!

— Но с какой целью?

Блюм нахмурилась.