Люба поцеловала ладонь сестры и оперлась на нее лбом.

– Удивительная ты все-таки, Томка. Ни у кого нет такойсестры, как у меня. Ты ведь всего на два года старше меня, а в тебе столькомудрости и всяких мыслей, которых ты непонятно откуда набралась, как будто тыпрожила уже лет двести. Правда, Тома, мне стало легче. Правда-правда. Сегоднявечером отпразднуем Колин день рождения, а завтра я буду стирать Родькины рубашки.Сначала надышусь его запахом, прижму эти рубашки к лицу, потом буду стиратьруками. Вообще-то я все в машине стираю, а его рубашки не могу. У меня такоеощущение, что я часть Родика бросаю в железный механизм. Его рубашки и белье ястираю только руками и такое удовольствие от этого получаю, как будто его поспине глажу.

Тамара отстранилась, отошла на несколько шагов и посмотрелана сестру издалека.

– Ох, Любаня, Любаня, ты даже не понимаешь, какая тысчастливая. Не каждой женщине суждено так любить мужчину, как ты любишь своегоРодика. Уже за одно это ты должна быть благодарна судьбе и не жаловаться. Но ятебя все-таки подстригу, чтобы ты стала совсем уж счастливой.

– Может, не надо, а? – жалобно попросила Люба.

– Надо, – твердо ответила Тамара. – Надо срезатьвсе концы, в которых скопилось твое горе. И завтра ты проснешься другимчеловеком.

Разговор с Тамарой подействовал на Любу отрезвляюще. Наследующий день она проводила сестру на поезд и почти две недели после этогообдумывала все то, что сказала сестра. Наверное, Тамара права, Люба поставилаперед собой нереальную цель, захотела, чтобы потерянная фигура как по мановениюволшебной палочки вернулась на доску, но она, Люба, – не проходная пешка,которая при определенном мастерстве игрока может стать ферзем, а даже если иможет, то для этого нужно еще играть и играть, продвигая пешку вперед. Вобычной, нешахматной жизни на это уходят долгие годы, потому что человеческаяжизнь – это всего лишь одна партия, только одна, одна-единственная, и ждатьпридется до самой старости. Нужна другая цель: сделать все, чтобы ее любимыймуж был счастлив. В конце концов, разве это не есть наивысшее проявление любви?

Она обратила внимание на то, что если о Лизиной дочериРодислав говорил мало и вообще как будто не вспоминал о ней, то о маленькомсыне он рассказывал постоянно. Люба заметила и другое: когда муж звонил Лизезимой, пока та была беременна, его голос почти всегда был напряженным, сердитымили виноватым, а теперь он разговаривал с ней мягко и ласково и почти никогдане сердился. Конечно, Родислав не позволял себе звонить Лизе в присутствиидетей или соседей, но от Любы он давно уже не скрывался. И еще Люба видела, чтомужу все труднее становится терпеть Кемарскую и ее внучку и все большеераздражение вызывает постоянная необходимость лгать Николаю Дмитриевичу. «Онстрашно устал, – с тоской думала Люба, – ему все надоело, он большене может так жить. Он хочет уйти».

Учебный год закончился, Николай Дмитриевич увез Лелю на дачуна все лето, Николаша сдал последний экзамен за третий курс института, из пятипредметов по трем он получил «удовлетворительно», а два завалил, но пересдаватьлетом не стал, договорился в деканате, чтобы разрешили сдавать осенью. Емупошли навстречу, потому что помнили: Николай Романов поступал по «ректорскомусписку», стало быть, к нему следует проявлять снисходительность, если естьтакая возможность. Разделавшись с сессией, Коля уехал с друзьями в Прибалтику.Кемарская с Ларисой тоже отбыли на дачу, и Люба с Родиславом остались одни. Ейказалось, что теперь он сможет отдохнуть и от соседей, и от непрерывного враньятестю, и от ежедневного тревожного ожидания очередного Николашиного фортеля.Она постарается сделать так, чтобы ему было хорошо и спокойно, она будет изовсех сил стараться, чтобы муж был счастлив и чтобы это ощущение покоя и счастьясвязывалось в его сознании только с ней, с его любящей женой.

Это был самый обычный день в начале июля. Родислав послеработы поехал к Лизе и вернулся домой около полуночи.

– Будешь ужинать? – как обычно, спросила Люба.

– Буду, – кивнул он, – только быстро.

– Устал? Хочешь спать? – с понимающей улыбкойсказала она.

– Нет, возьму свежую рубашку, чистое белье и вернусь кЛизе. Я подумал, раз все равно никого нет, то я же могу там остаться на ночь.

«Вот оно, – Люба почувствовала болезненный укол. –Я знала, что этим кончится, еще когда Коля сказал, что уезжает на два месяца сдрузьями. И прошлым летом я этого боялась, и позапрошлым, когда всеразъезжались и никто не заметил бы Родиного отсутствия. Но тогда он почему-тотак вопрос не ставил. Тогда еще не было маленького Дениса, и Родик не хотелвводить совместное проживание с Лизой в привычку, он не был уверен, что хочетостаться с ней навсегда. Значит, теперь он уже уверен. Теперь есть маленькийсынишка, и для Родика все изменилось».

– Конечно, я сейчас все приготовлю тебе, – ейказалось, что голос дрожит и вибрирует.

Чтобы успокоиться, Люба сделала несколько глубоких вдохов.Нельзя прятать голову в песок, нельзя делать вид, что ничего не происходит, темболее Родик явно ждет от нее помощи, он надеется на нее, на свою верную илюбящую жену. Она не может, не должна его подвести.

Люба усадила его за стол, подала ужин и принесла пакет счистым бельем и сорочкой.

– Родинька, может быть, пора что-то решать? – началаона. – Так не может больше продолжаться, ты измучился, тебе тяжело, тыустал от наших проблем.

Он оторвался от тарелки и вопросительно посмотрел на жену.

– Что ты имеешь в виду?

– Может быть, тебе все-таки уйти к Лизе?

– Как это – уйти? А ты? А дети? А папа?

– Ну что – дети? – Она вздохнула. – Колька,конечно, сложный, но он уже вырос, и изменить его мы не можем. Другим он уже нестанет, так что этот крест придется тащить, и твое присутствие или отсутствиеничего не изменит. Если что случится, ты поможешь.

– А Леля? Папа?

– Родинька, мы с тобой не можем поставить твою жизнь наслужбу семье, это неправильно. Если ты решишь уйти, у меня будет целых двамесяца, чтобы постепенно подготовить Лелю и папу. Два месяца – это вполнедостаточный срок, я как следует все обдумаю, найду нужные слова и аргументы. Обэтом не беспокойся. Ты лучше подумай о себе. Наши дети выросли, сын у нас неудался, надо признать, а Леля уже достаточно большая, чтобы за нее неволноваться. У тебя появился редкий шанс прожить еще одну жизнь, с другойженщиной, с другими детьми. Может быть, в этой второй жизни у тебя получитсязамечательный сын, наследник, который принесет тебе радость и гордость икоторого не надо будет стыдиться. Что же касается папы, то это все-таки мойпапа, а не твой, и почему ты должен калечить свою жизнь ему в угоду? С папой ясама разберусь, это моя проблема. Конечно, кровушки он мне попьет, – Любагорько усмехнулась, – но вредить тебе не станет, это я беру на себя. Тыбудешь звонить нам, приходить, когда захочешь, твои старые вещи останутсяздесь, а ты купи себе все новое и начни новую жизнь.