– Это новинка. Его все время рекламируют по радио. Называется «Псссст».

– А что два мексиканца делали в Токио?

– Да то же самое, что и я, служили в американской армии.

– Да что это за название? Так продажные женщины обращаются к мужчинам. Я бы не стала спрашивать такой товар, даже если бы его раздавали бесплатно.

– Но если они воевали на одной стороне, то почему убили друг друга?

– Они больше всего ненавидели именно друг друга, – вздыхает Папа.

– Кто ненавидел друг друга больше всего? – встревает Бабуля.

Мама открывает глаза и обращает внимание на то, что происходит.

– Мы говорим о войне.

– Ах о войне! Я знаю о ней не понаслышке. Сразу можно сказать, кто видел войну, а кто нет, – говорит Бабуля, выдержав эффектную паузу. – По крайней мере я могу.

– Как?

– Очень просто. Это написано на лице. Что-то такое есть в глазах. Или лучше сказать, чего-то в них уже нет. Потому что они много чего видели в военное время. Ваш Дедуля, пусть земля ему будет пухом, насмотрелся всякого во время революции, и, о, я могу порассказать вам о том, чего насмотрелась я!

Бабуля ждет, что кто-нибудь примется расспрашивать ее, но никто этого не делает, лишь муха жужжит перед самым ее носом.

– А ты что-нибудь такое видел? На войне, – спрашиваю я.

– И да, и нет. Не слишком-то многое.

– Например, что?

– Например, насилие.

– Какое насилие?

– Насилие над женщинами.

– Где?

– В Японии и Корее.

– С чьей стороны?

– Со стороны варваров.

– Кого?

– Los norteamericanos.

– А почему ты не вмешивался?

– Потому что таков закон войны – победители творят что хотят.

– Но почему ты их не остановил? Почему, Папа, ведь ты джентльмен и обязан был сделать это, правильно?

– Потому что я был просто chamaco, – говорит он, используя ацтекское слово для обозначения «мальчишки». – Тогда я был просто chamaco, – повторяет он.

– Но, Папа, почему ты записался в армию, раз ты не был гражданином Соединенных Штатов? – спрашивает Тото. – Ты считал, что там из тебя сделают мужчину?

– Они схватили меня.

– Кто?

– Ну, полицейские.

– Опять все сначала. – Мама скрещивает на груди руки.

– Но как так, Папа?

– Послушай, я работал в Мемфисе, а поскольку там трудно было встретить молодых людей в штатском, они, увидев меня, тут же отвели на ближайший призывной пункт.

– Но что ты делал в Мемфисе, Папа? Разве ты жил не в Чикаго у Дядюшки Змея?

Я смотрю на Папу, на его лицо, на котором оставили свои отпечатки Севилья, Фес, Марракеш, тысяча и один город.

– По пути туда я останавливался и работал там, где для меня находилась работа, – говорит Папа. – А в Мемфисе нужен был человек в изготовляющую гробы компанию. Нужен был обивщик, который отделывал бы гробы атласом, а мне нужно было оплатить проезд до Чикаго. «У тебя есть опыт работы обивщиком? – Да, сэр, я заправлял практически всем в мастерской моего дяди. – Ну так покажи нам, что умеешь делать».

В то время я был новичком в этом деле, понимаете? Но мертвым все равно, даже если твоя обивка выглядит так, будто ты работал ногами. «Хорошо, мы берем тебя». Вот я и работал в Мемфисе, когда меня подобрала полиция и отвела в призывной пункт. А когда я добрался до своей destino, до Чикаго, меня там ждало письмо от правительства. Явиться туда-то и туда-то. Так что, видите ли, я был обязан выполнить свой долг джентльмена. В конце-то концов, эта великая страна так много дала мне.

– Великая страна, черт ее побери! Если они когда-нибудь доберутся до номера Тото, то я сама отвезу его в Мексику, – с отвращением говорит Мама. – Ты ничего об этом не знаешь, Ино, потому что не читаешь газет, но, поверь мне, все, у кого коричневые или черные лица, уже на фронте. Если тебе интересно мое мнение, то это прямо-таки правительственный заговор. Мне нельзя навешать лапшу на уши, ведь я слушаю Стадса Теркела.‡

Мемо и Лоло запевают Mi mamá me mima[373], желая поддразнить Тото, маминого любимчика.

– Да хватит вам, идиоты! – возмущается Тото. – Заткнитесь, говорю вам!

– А что ты с нами можешь сделать? Разжаловать в рядовые ослики?

– Подождите, вот отправят вас во Вьетнам, тогда и посмотрим, смешно вам будет или нет!

– Во всем виноват Толстоморд, – говорит Бабуля, ни слова не поняв из маминой тирады, потому что Мама выпалила ее на английском. – Не знаю, как ему это удается, но Толстоморд вечно втягивает вашего отца во всякие неприятные истории!

– Какие такие истории, Бабуля?

– Он сбежал из дома, а потом подначил к этому ребенка. Так все и оказались вдалеке от меня и занимаются делом, которое, как я считаю, вовсе не их дело.

Тут Мама фыркает, но Бабуля этого не замечает или притворяется, что не замечает.

– Где я только не работал, – объясняет Папа. – В Филадельфии, Литл-Роке, Мемфисе, Нью-Йорке. Вскрывал устриц, вытирал столы, мыл тарелки…

– У себя дома он не вымыл ни одной тарелки! – словно хвастаясь, добавляет Бабуля.

– Уж это точно, – говорит Мама по-английски.

И Папа смеется-кудахчет.

– Но почему ты не остался в Филадельфии, или в Литл-Роке, или в Мемфисе, или в Нью-Йорке, Папа?

– Потому что это не было моей destino.

И я гадаю, имел ли он в виду судьбу или пункт назначения.

– А что потом? Расскажи еще cuentos[374] из своей жизни, Папа, ну давай же.

– Но я же говорю тебе, что никакие они не cuentos, Лала, а истинная правда. Это historias[375].

– А какая разница между un cuento и una historia?

– Ну… это разного рода ложь.

*Во время войны во Вьетнаме в 1969 году была организована специальная лотерея по призыву в Вооруженные силы США. Розыгрыш этой лотереи смерти смотрели целыми семьями: 365 пинг-понговых шариков скатывались по желобу, определяя «победителя». Даты рождения мужчин от восемнадцати до двадцати лет выстраивались в последовательность. За теми, кто входил в число первых 200 номеров, почти наверняка приходил Дядя Сэм.

† Буррола и Дон Регино Буррон – это персонажи прекрасного мексиканского комикса La familia Burrón – хроники Мехико, созданной Габриэлем Варгасом. В стране, где книги очень дороги и часто недоступны широким массам, комиксы и fotonovelas предназначаются для взрослой аудитории, в том числе для мексиканских мексиканцев и для американских мексиканцев, равно как и для мексиканских американцев и американцев, пытающихся выучить мексиканский испанский. La familia Burrón замечателен своим долголетием. Он берет начало в 1940 году и до сих пор продается в киосках по всей Мексике. Каждый вторник – или четверг? – появляется новый его выпуск. Но кто не успел, тот опоздал. Экземпляры La Familia Burrón продаются также в мексиканских продуктовых магазинах на всей территории Соединенных Штатов, хотя туда они приходят с опозданием. Так что обычной просьбой к тем, кто отправляется на юг, часто оказывается просьба привезти последние выпуски La familia Burrón!