Все-то я знаю, но не хочу, чтобы Бабуля зацикливалась на этом. Бьюсь об заклад, я могла бы поднять Папу и нести его на спине, если это было бы нужно. Бабуля говорит, что мы все стали великанами из-за молока, что продают в США.

– Только не смей покупать шарик в моем присутствии, – добавляет Бабуля пыхтя и отдуваясь, потому что идет она, словно бежит. – Ты будешь выглядеть дурочкой, ручаюсь тебе.

Я жду подходящего момента, чтобы сбежать в Ла-Виллу. Перед basílica продают тыквенные quesadillas. Молочное желе. Пончики, с пылу с жару, завернутые в «китайскую бумагу». Розовую. Желтую. Оранжевую. Небесно-голубую. Я умираю по ним с тех самых пор, что мы впервые приехали на юг.

Но теперь Бабулю не заботят мои antojos[378]. Она не принимает в расчет мои желания.

Бабуля озабочена поисками tamales для папиных сэндвичей, tamales, вставленных в хрустящие bolillo, таких сытных и тяжелых, что их больно глотать.

– Мама, я хочу две вещи, – говорит Папа почти сразу после нашего приезда. – Миску nata. И сэндвич с tamal.

– Ay, mijo. Почему ты мне раньше не сказал? Я сбегаю в центр и куплю самые лучшие tamales во всей Мексике. Я знаю одну старую женщину, которая божественно готовит. Словно ангел. Ты не поверишь.

– Мама, да не беспокойся ты так. Я пошлю за ними в Ла Виллу Мемо и Лоло.

– Мемо и Лоло! Ты шутишь? С их pocho [379]испанским никто не поймет, что они там болтают. Нет, я сама завтра пойду в центр, и не возражай. Tamales, что я собираюсь купить, они exquisitos. А nata ты получишь на завтрак. Если Бог даст. Иносенсио должен получить nata. Иносенсио получит nata и добрый кусок bolillo, чтобы черпать его, верно мой король? Когда ты был маленьким, то никогда не доедал свой завтрак. И я ждала, когда ты уйдешь в школу, и делала это за тебя, и еда казалась мне слаще, потому что это была твоя еда. Клянусь тебе! Какой же сентиментальной старой леди стала твоя mamá, раз выдает тебе свои секреты. О, не смейся над твоей mamá, а подойди ко мне и позволь обнять тебя! Кто тебя любит? Правильно, tu mamá. Ты просто не представляешь себе. Теперь, когда ты спишь под моей крышей, я сама наконец могу заснуть. И мои сны стали прекраснее, раз ты здесь. Когда я умру, ты поймешь, как сильно твоя mamá любила тебя, верно?

Tamal – сэндвич.

Бабуля берет меня покупать «отменные tamales». Это папина идея, а не ее и не моя. Мы сначала едем в автобусе, а потом несколько кварталов идем пешком. Бабуля идет как обычно – быстро вышагивает впереди, держа меня за кисть, а не за руку. Она то и дело оборачивается и бранит меня за медлительность, но, когда я стараюсь не отставать, жалуется, что я наступаю ей на пятки. Я бегу за ней вприпрыжку, пока кто-то не обращает на меня свое внимание, напоминая тем самым, что я не сгусток света, не пылинка, танцующая в луче солнца. Бабуля обращается ко мне, только чтобы одернуть: «Держись прямо, Селая. Глаза бы не видели, как ты ковыляешь словно горбунья из Нотр-Дам. Ну почему ты так причесываешь волосы? Разве нельзя заколоть твои лохмы сзади? Ты совсем как собака пастуха. Когда я в последний раз видела тебя, ты была нормальной маленькой девочкой. А теперь что? Ты огромная, как русская. Не пора ли тебе начать делать зарядку и попытаться стать более женственной?

Оставь меня в покое, черт тебя побери. Но, конечно, я не говорю этого вслух. А говорю:

– Все девочки в моем классе такие.

Это неправда. Плохо, что Мама пока еще не купила мне бюстгальтер.

– Но, Мааа! Все в восьмом классе, кроме меня, носят лифчики, некоторые даже с четвертого класса. А я этой осенью пойду в старшую школу! Это просто отвратительно!

– Забудь. Я не собираюсь тратить изрядные деньги на то, что тебе совершенно не нужно. И хватит ныть. Ты не заставишь меня изменить мое мнение на этот счет!

И тут я понимаю, что унаследовала самое плохое у обеих семей. У меня папино лицо, его мавританский профиль, нос слишком большой для такого лица или лицо слишком маленькое для такого носа, не знаю, что из этого верно. Но от шеи до кончиков пальцев на ногах я – Рейна. Мое тело напоминает tamal. В довершение ко всему я выше всех в классе, выше даже мальчиков. И меньше всего мне нужно, чтобы Бабуля указывала мне на мои недостатки. Ничего удивительного, что я вечно пребываю в подавленном настроении.

К счастью, в центре полно фриков, и на их фоне даже я выгляжу нормально – вокруг столько всего странного, что не знаешь, куда смотреть. На обочине на столике из картонной коробки приземистый, напоминающий сигару человек взбивает нечто, напоминающее пену для бритья. Concha nácar, крем из морских ушков. Он взбивает и взбивает его пластиковой игральной картой, взбивает и взбивает, и кажется безумным, что огромная гора белой пены стекает с прилавка такая вот обнаженная, не ограниченная какой-нибудь миской.

– Para curar barros, espinillas, manchas, cicatrices, paño negro, jiotes, acné, quemaduras, y manchas de varicela[380]. Ваша кожа неминуемо станет белее, прекраснее, свежее. Есть желающие? Может, ты, куколка? – Но Бабуля дергает меня за руку, стоит мне только замедлить шаг.

Здесь все теперь не так, как я помню, а может, я запомнила все неправильно? Стены грязнее, народу больше, на домах граффити, как в Чикаго. Мехико выглядит как города в Соединенных Штатах, словно внезапно обессилел и устал содержать себя в чистоте.

И тротуары какие-то неровные и кривые. Нужно смотреть, куда идешь. В них имеются большие, опасные дыры, похожие на подземные пещеры, из некоторых выползают металлические трубы. Если не поостеречься, то может произойти несчастный случай. Наверное, поэтому почти у всех здесь повязки на глазу или же лицо заклеено пластырем.

На одном из углов, где пахнет жарящейся кукурузой, Бабуля сворачивает и тянет меня за собой в темный двор. В дверном проеме над дымящейся алюминиевой жаровней стоит старуха в черной rebozo. Бабуля нагружает принесенную нами корзину таким количеством tamales, что хватит на неделю.

Дождь настигает нас, когда мы быстро идем к автобусной остановке. Нам с бабулей приходиться пережидать его под навесом обувного магазина КАНАДА. Вместе с нами там стоит большая толпа усталых людей, возвращающихся с работы. Становится все темнее и темнее, и автобусы, на которых написано LA VILLA, приходят и уходят, но даже не останавливаются, потому что уже до отказа набиты людьми, некоторые из них свисают из открытых дверей и даже стоят на задних бамперах, как в комиксе «Семья Буррон».

Наконец один автобус останавливается.