– Мне плевать на все ваши размышления, – сказал Макс. –Считайте, что это игра или все, что угодно. Вот только корабль – это неигрушка. Его жизнедеятельность необходимо поддерживать, иначе мы все здесьзагнемся до конца первого тайма… Или чего там еще? Поэтому, как единственныйсреди вас профессионал, я назначаю корабельные вахты: на центральном пультеуправления, при двигателях, в рубке… Пока хватит. У котлов добровольцы ужепоявились, как я понимаю.

– Верно понимаете, господин капитан “Эскалибура”, –отозвался Муха.

– Значит, так. Первые вахты по два человека, по четыречаса – на капитанском мостике и на центральном посту управления. С полуночи дочетырех утра, с четырех до восьми и так далее… Порядок нужно поддерживать,иначе корабль перестанет быть кораблем.

– Интересно, как вы собираетесь назначать людей? –спросил Альберт Бенедиктович. – Спички, что ли, тянуть будем?

– Необязательно.

Я вспомнила капитанский мостик, величественную картинузамерзшего моря, замерзшие приборы, флаг – “Вы идете к опасности”… Быть может,если я буду в рубке, то приду к опасности быстрее. Опасность всегда приятнеенеизвестности…

– Если позволите, Макс, я возьму на себя первую вахту врубке.

– Вообще-то, у нас достаточное количество мужчин…

– Если есть волонтеры, почему бы не удовлетворить ихстрастное желание? – Альберт Бенедиктович нервно затряс ногой.

– Хорошо, – согласился Макс.

– Я тоже… Если вы не возражаете. – Конечно же, это былАнтон. – Я тоже согласен на дежурство в рубке.

– Ладно. Вы двое. – Макс удовлетворенно почесал шрам. –С двенадцати часов можете заступать.

– Теперь самое ответственное – двигатели. Первым будуя. И мне нужен еще один человек. – Обведя всех взглядом, он остановился наЛаккае. – Вот вы, господин политик.

– Почему я?

– Хорошо, не вы. Тогда кто?

– Испугались, батенька? – Наконец-то и губернаторРаспопов, почувствовавший себя в безопасности, получил возможность отыграться.– Да, это вам не языком молотить по предвыборным урнам… Не бюллетенчикиопускать…

– Хорошо, – сдался Лаккай, только для того, чтобы неслушать нападок своего идейного противника. – Я согласен…

Вот только взгляд его застыл, и на секунду показалось, чтоон смотрит куда-то внутрь себя.

* * *

– Давайте не включать света, – попросил Антон. Собственно,и просить было не нужно.

Только отсюда, из темноты капитанского мостика, ночное морепредставало во всем своем необузданном и диком величии. Еще вечером Макс, понастоятельной просьбе всех посвященных, снял этот дурацкий флажок “Вы идете копасности”. Напоминание исчезло, и опасность исчезла вместе с напоминанием…Остаток дня был наполнен каким-то лихорадочным весельем: все легко принялизавиральную теорию Вадика и вовсю ее комментировали. Было еще несколькокомментариев, в основном выше шестнадцати градусов. Только деликатная Аникаограничилась девятиградусным вином. Муха, поставивший себе такую русскую цельспоить швейцарку, практически не отходил от нее. То же самое можно было сказатьи о муже Аники. Измученный неуловимым призраком шантажа, он был вынужденкрейсировать между Мухой и Аникой, пристально следя за их разговорами.Несколько дней такой вот слежки, лениво думала я, и ты можешь тронутьсямозгами, несчастный Андре.

В конце вечера подвыпивший Муха вылез на стойку ипровозгласил тост за пустой корабль и его хозяев. Новых хозяев. По сводуморских правил, если судно брошено командой, то его хозяином автоматическистановится тот, кто это судно найдет и приведет в ближайший порт.

– А что? – вещал Муха, обливая шампанским всехжелающих. – Япония здесь недалеко, приведем суденышко куда-нибудь в Саппоро ипродадим япошкам на металлолом. А денежки поделим. Как вам такая идея, а?

Идея была воспринята с энтузиазмом, никто уже не думал опреподобном сэре Оливере Бейли, о газетном листке с английским тезкой “Эскалибура”,о фотографии капитана, датированной 1929 годом.

– Отличная мысль! – воодушевился слетевший с катушек ивыпивший больше всех джина хоккеист Витя Мещеряков. – Только как денежки будемделить? И сколько они запросят?..

– Не пойдет. – Макс, которому нужно было через часзаступать на вахту вместе с Арсеном Лаккаем, был одним из немногих трезвенниковв кают-компании. – Судно не брошено командой, так как я сам являюсь членомкоманды. И по закону этот корабль принадлежит мне. Только мне. Пассажиры в расчетне берутся.

– И сколько же за него можно отхватить? –поинтересовался Муха.

Макс произвел в уме некоторые подсчеты:

– Если со всей электронной начинкой, учитывая ремонт ивсе такое… Три миллиона долларов, как минимум…

– Да вы миллионер, роднуля! Добро пожаловать в клубдолларовых миллионеров. У нас их здесь наверняка с пяток наберется! Вы какдумаете?

Макс не думал никак. Похоже, что три миллиона доллароврасшевелили его воображение. Несколько минут он мрачно сидел в углу кают-компании,а потом ушел, бросив на ходу Лаккаю, что ждет его на центральном пультеуправления через полтора часа. Следом за Максом ушла и Карпик, послав мне напрощание воздушный поцелуй. Я догнала ее уже в коридоре.

– Карпик! Я прошу тебя, не ходи одна. Пожалуйста… Малоли. Пока ничего не ясно.

– Почему не ясно? Все ясно. Твой дурак Вадик все такздорово объяснил…

– Ну, раз он так здорово все объяснил, значит, он ужене дурак, верно?

– Ну, не знаю… Я пойду спать…

Я представила, как Карпик возвращается к себе в каюту,покинутую отцом ради женщины, которая ей ненавистна. Маленькая хрупкая Карпик,с маленькими хрупкими плечами, трогательно-некрасивая…

– Если хочешь, можешь заночевать у меня в каюте. Мысейчас пойдем туда, посидим с тобой… Я подожду, пока ты заснешь…

– Не надо. Я пойду к себе.

– Ты правда не боишься?

– Я боюсь, – серьезно сказала она. – Только я боюсьтого, чего и вправду надо бояться. Это вы не боитесь того, чего надо бояться…

– Вы? – Я так и не уловила смысла в бессвязной речиКарпика.

– Вы – взрослые…

– Взрослые бывают разными, Карпик.

– Да, я знаю. Ты не такая. Ты совсем другая… Я тебялюблю. И хочу, чтобы ты осталась с нами…

Я обняла девочку за плечи и услышала, как бешено колотитсяее сердечко.

– В качестве кого, Карпик? Она молчала.

– Это невозможно… Я не могу остаться с вами. Но твоимдругом я буду всегда, слышишь?

– Ты ему нравишься, правда?

– Кому?