– Спи, девочка, – вздохнула я и поцеловала ее в лоб.Карпик сладко вздохнула во сне. Должно быть, отец из ее снов никогда недоставлял ей хлопот… И его не нужно было делить с ненавистными зататуированнымисамками…

Я поднялась с колен и отошла к широким окнам рубки. Смутнохотелось спать, звуки, идущие от невидимого в темноте моря, убаюкивали: неяснаямиграция льдов, потрескивание спрессованного снега, далекие голоса тюленей. Яприжалась разгоряченным лбом к стеклу, несколько секунд глаза привыкали ктемноте, а когда они привыкли к ней окончательно, прямо перед собой я сноваувидела этот чертов флаг: “ВЫ ИДЕТЕ К ОПАСНОСТИ”…

* * *

…Похоже, что наша с Антоном вахта будет последней.

Я поняла это сразу, как только вошла в кают-компанию.Поучаствовать в мероприятии, которое только условно можно было назватьзавтраком. Дурные вести распространяются быстро – все в кают-компании уже зналио ночном происшествии, даже отец Карпика и Клио, соизволившие наконец появитьсяв общей массе узников корабля. Выглядели они просто неприлично: блудливыеволосы, блудливые глаза, блудливые скулы, блудливые подбородки. Они то и делокасались друг друга, не выпуская друг друга ни на минуту, – и тогда всюкают-компанию пронзали голубые искры.

– Где Карпик? – подскочил ко мне Сокольников.

– Успокойтесь. – Тоже мне папаша, хрен моржовый,вспомнил-таки! – Успокойтесь, Валерий. Я проводила ее к Максу, Карпик захотелаего проведать, вы же знаете, что случилось ночью.

– Да. – Он сразу обмяк. – Да, мне сказали…

– Вы бы умерили свои сексуальные аппетиты. – Господи,зачем я только сказала это, я ведь хотела сдержаться, и не смогла… Какое моесобачье дело, в конце концов.

– Не ваше дело! – окрысился он и тут же вспомнил, что янекоторым образом принимаю участие в судьбе его дочери. – Простите меня.

– Ничего, – смутилась я. – Вы тоже простите… Девочкусейчас нужно поддержать. Нужно быть с ней рядом. Сейчас всем нужно быть рядомсо всеми.

– Сейчас всем нужна поддержка, – сказала подошедшаяКлио, и Сокольников не смог удержаться, я видела, как он боролся с собой, какдавал себе самые страшные клятвы со времен распятия Христа, – и все равно несмог удержаться: обнял Клио за талию. И лицо Клио сразу же самым банальнымобразом исказилось, запрокинулось, как в самом финале страсти…

Да-а, голубчики, эк вас прижало, сочувственно подумала я иотошла подальше от эпицентра корабельного порока. Сокольников проводил менявиноватым взглядом: “Я надеюсь на вас, Ева, я очень на вас надеюсь, будьтедобры к моей дочери, и вы не останетесь внакладе, только сейчас будьте добры кней, будьте с ней…”

Хорошо, пошел ты к чертовой матери, буду, куда же я денусь…

Я отошла от сладкой парочки, прекрасно зная, что сейчас онауладит все формальности с едой и снова уединится в каюте Клио. Муха протиралстаканы у стойки и уже с утра наливался коньяком. Похоже, что он был в самоммрачном расположении духа.

– Ну, – сказал он, – как прошло дежурство?.. Труженикамморя – рюмку аперитива за счет заведения.

– Нет, Муха, мне что-нибудь полегче.

– Винишка?

– Кофе, если можно…

– Можно. Есть растворимый. – Муха уже вполне освоился вбуфетной “Эскалибура”, и, похоже, шефство над стойкой его вполне устраивало.

– Валяй растворимый…

Муха налил мне кофе и, пока я пила его, с любопытством меняразглядывал. Я поставила чашку на блюдце и улыбнулась ему:

– Что?

– Любуюсь самой отважной женщиной этого проклятогокорабля.

– Находишь меня привлекательной?

– Еще бы. И, похоже, не я один. – Муха по-свойскиулыбнулся и кивнул в сторону нейрохирурга, который сейчас о чем-то тихоразговаривал с Филиппом. На меня он даже не смотрел. Очень робко не смотрел.

– С чего ты взял? – удивилась я.

– Роднуля, поверь мне, я стольких собак съел налюбовных играх, что ни один кореец за мной не угонится… Не знаю, правда, какнасчет морячка с татуировкой, но этот тоже ничего… Авторитетно тебе заявляю.Тяжеловат немного, но женщинам это нравится…

Морячок с татуировкой… Похоже, что я стала забывать обубийце Митько за всеми последними событиями. Они заслонили от меня происшедшееранее, и теперь у меня не было ни времени, ни сил копаться в этом. Может быть,потом, когда все это закончится… Вот только когда оно закончится?

– Но наш уговор остается в силе? – сказала я Мухе,скорее по инерции, чем из жгучего желания заниматься поисками убийцы старпома.

– Ask! (спрашиваешь)

В кают-компании появился Вадик. Сегодня он был мрачен:возможно, уже знал о происшедшем с Лаккаем, возможно – просто перепил с вечера.А может быть, его собственная теория игры уже не казалась ему такой верной…

– Ты, говорят, была свидетельницей? – Вадик сразу взялбыка за рога, не забыв прихватить со стойки стаканчик мадеры.

– Чего?

– Того, что случилось сегодня ночью.

– Только косвенной. Свидетелем был Макс. А что, твоятеория трещит по швам?

– Еще чего! Наоборот, все идет в русле… Не забывай, чтоМакс был членом якобы пропавшего экипажа. Почему он остался? Ты не задумываласьоб этом? Так что его свидетельство гроша ломаного не стоит. Вот с политиком –другое дело. Интересно, куда его сунули?

– Не хочу даже разговаривать на эту тему.

– Он где-то на корабле… Ты же видишь, какой оногромный… Здесь полк можно спрятать.

– Нет, Вадик, полк здесь не спрячешь. Всегда можносказать, сколько человек на борту.

– Интересно, каким же образом?

– Он реагирует. Он реагирует на количество людей. Я незнаю точно, но чувствую…

– С тобой невозможно говорить…

– Послушай, Вадик, ты не видел папки в моем чемодане? –Я спросила об этом по наитию, я вовсе не была уверена, что Вадик взял папку, явообще не была ни в чем сейчас уверена. Даже в ее существовании. Ведь еслидоводить теорию Вадика до абсурда, то можно предположить, что игра началась нес исчезновения команды, а со смерти Митько… Нет, это просто бред, я сама виделатело старпома, я знаю, что такое мертвые тела…

– Да не видел я никакой папки… Меня сейчас Лаккайинтересует. Нужно прочесать весь корабль, простучать переборки; еслипонадобится, то все подряд… Раз уж они решили сыграть с нами, нужно уяснить ихправила…

– Господи, Вадик! Переборки ты будешь простукивать довторого пришествия, и еще не факт, что тебе удастся что-то найти.

– Что же, так и будем сидеть?

– Я не знаю…

Возле двери послышалась возня. И почти сразу же вкают-компанию ворвалась взрывная волна липкого страха, которая сметала все насвоем пути. На пороге появился адвокат Альберт Бенедиктович, который держал втрясущихся руках пожелтевший лист с неровными краями. На адвоката невозможнобыло смотреть.