– Этому дрянскому Антону. Гад!

– Зачем ты так, Карпик? Доктор – очень милый человек…

– Да, я знаю… Прости меня. Спокойной ночи, Ева.

– Спокойной ночи, Карпик. Закрывайся хорошенько.

– Да… – Она молча выскользнула из моих объятий ипобрела по коридору, маленькая и несчастная.

У самой двери в кают-компанию, повинуясь какому-то импульсу,я оглянулась. Карпик благополучно прошла мимо своей каюты. Каюты номердвенадцать. Или мне это только показалось? Или она действительно направилась всторону каюты Клио – туда, где сейчас находится ее отец. Похоже, этих двоихдействительно изранила смертельная страсть… Только один раз Сокольниковворовато выскочил за бутербродами и воровато попросил меня, чтобы я пригляделаза дочкой… Должно быть, он и взял боцманский ключ, чтобы маленькая бестия, сосвойственной ей безудержной бесцеремонностью, не открыла этим ключом двери Клиов самый неподходящий момент…

Именно так, безудержная бесцеремонность, бедная Карпик. Я струдом подавила в себе желание броситься за ней. В конце концов, она справитсясо всем сама, упрямая девчонка….

* * *

… – Давайте не будем включать света, – попросил Антон.Собственно, и просить было не нужно.

– Давайте.

– Море во льдах выглядит романтично, вы не находите?

– Пожалуй. Который час? Антон посмотрел на часы:

– Половина второго. Половина второго, а мы с вами необменялись и десятью предложениями.

– Остается еще два с половиной часа.

– Надеюсь, они будут более продуктивными.

– Может быть.

– Что вы думаете обо всем об этом?

– Сейчас – ничего.

– Вы считаете, что ваш… м-м… Ваш приятель, этот Вадик…Что он прав?

– Я не знаю. Но лучше хоть какое-то объяснение, пустьсамое не правдоподобное, чем отсутствие всякого объяснения.

– Возможно, вы и правы… Но если это игра – то оченьдорогостоящая игра. Одна эвакуация команды чего бы стоила.

Я улыбнулась:

– Видите, вот и вы втянулись в нее, приняли ее условия.

– Бог с ней, не хочу даже говорить об этом.

– Тогда о чем же вы хотите говорить?

– О вас…

– Обо мне?

– О чем же еще можно говорить в тихую лунную ночь? – Повсем правилам необязательного корабельного флирта он должен придвинуться ко мнена максимально возможное расстояние, попытаться запустить лапу мне под свитери…

Но он не сделал этого. Наоборот, отошел к широким окнам.Теперь я хорошо видела его силуэт на фоне черного неба и льдов, мерцающихизнутри каким-то ирреальным, никогда не виденным мной светом. Силуэт, которыйне способен заставить сердце биться сильнее. Этот тип мужчины совершенно мнепротивопоказан: почти квадратная фигура (смешно вспомнить, что я приняла его за“братка” в нашу первую встречу), по-мальчишески круглая заросшая голова,короткая основательная шея… Пожалуй, он соответствует своей фамилии – Улманис –хуторянин-латыш, да и только. Нейрохирург, кто бы мог подумать, ему нужновозить сено в августе, копать картошку в начале сентября и всю зиму делатьдетей. С такой же непритязательной хуторянкой, как и он сам…

Интересно, почему же все-таки мое сердце бьется сильнее?..

– Похоже, я вам не особенно нравлюсь, – неожиданносказал Антон.

– С чего вы взяли, что я думаю о вас?

– Вы думаете обо мне, и я даже знаю, что именно вы обомне думаете.

– Вот как? Интересно…

– Вы думаете, что я похож на латышского крестьянина ичто я неплохо бы смотрелся на фоне коровьего навоза.

– Ну, насчет навоза – это сильный ход. А во всемостальном… Возможно. Как вы догадались?

– Женщины, которые мне нравятся, всегда думают обо мнеименно так. – Он даже не соизволил обернуться, но я оценила тонкость признания.Если он движется теми же темпами и в том же направлении, то, пожалуй, с нимможно очутиться в одной постели и только потом удивиться, почему же ты не сошлана своей автобусной остановке….

– Вы молчите, – грустно сказал Антон.

– А что, я должна хихикнуть, закатить глаза и сказать:“Так я вам нравлюсь, милый?”

– Нет, конечно же, нет. А в общем, да. Вы мненравитесь.

– Теперь я буду знать, что два ваших “нет” означаютодно “да”. Надеюсь, что когда-нибудь эта информация мне пригодится.

– Я тоже надеюсь… Они опять кричат, эти тюлени.Интересно, они о чем-то хотят предупредить нас или, наоборот, скликают к намвсех демонов?

– А вы, оказывается, не только мистик, но и поэт,Антон.

– Должно быть, в этих широтах все – поэты… Жаль только,что человек здесь так и не прижился. Иначе можно было бы составить прелестнуюантологию.

– Да, – сказала я. – Если бы здесь была Карпик, она быобязательно почитала нам что-нибудь из Гарсиа Лорки…

– Вот это, наверное, – тихо сказал Антон и повернулсяко мне:

Над берегом черные луны,

И морс в агатовом свете

Вдогонку мне плачут

Мои нерожденные дети.

* * *

Я замерла.

Он знает Лорку, он нашел именно то, что нужно; тихий тюленийрык пытается разбить стекло рубки, вползти на корабль, проникнуть во всех нас.Он знает Лорку. Может быть, капитан и команда ушли туда, во льды, сталитюленями, детенышами тюленей, душами тюленей, – взамен тех, что мы забрали,освежевали и бросили в трюмы… И нас теперь будет ждать расплата, как другихохотников и другой “Эскалибур” в 1929 году…

Он знает Лорку, а я почти готова поверить в это.

– Вы слышите? – спросил у меня Антон.

– Тюлени? К ним привыкаешь, как к шуму волн… Я вырослана море, я знаю.

– Нет, я не об этом. Слышите шаги?

Теперь и я услышала, о чем говорит Антон.

Шаги.

Не шаги даже, легкий, почти неслышный бег. Слишком невесомыйдля живого человека. Для человека из плоти и крови Он не приближался и неудалялся, он был повсюду.

– Вы будете смеяться, я знаю. – Антон понизил голос дошепота – Но я прихватил нож из кают-компании…

– Правильно сделали, – таким же шепотом одобрила я. –Вряд ли он может нам помочь, но все-таки…

Извиняясь, он вытащил нож из-за пазухи – господи, нет ничегоневиннее, чем десертный нож для разделки пудингов! – извиняясь, он подошел комне, заслонил меня, спрятал за свою спину. Боже мой, его спина была такойспокойной, такой надежной, как виноградники в летний полдень. Почему бы неостаться в них, между сухих узловатых лоз, между тугих гроздьев незрелых ягод…