– Ты меня совращаешь? – тихонько спросила Кристина, всетак же легонько касаясь щекой его плеча.

«Пока я бултыхаюсь возле подлодки, мне ничего негрозит, – думал тем временем Мазур. – А вот когда я вынырну наповерхность с добычей, улыбаясь устало и горделиво тем, кто стоит на палубе –вот тут возможны варианты, черт возьми, возможны варианты... Если они заранеерешили от меня избавиться, то позволят прожить еще ровно столько, чтобыубедиться: в кулаке у меня как раз и посверкивают долгожданные бриллианты... Ивот тут-то следует извернуться...»

– Нет, – ответил он. – Соблазняю.

– А какая разница? – поинтересовалась она тем самымтоном, что по женским задумкам делает из большинства мужиков законченныхпридурков.

– Огромная, – сказал Мазур. – Совращают невинных,а соблазняют тех, кто уже имеет о мужчинах некоторое представление... Но еслитебе так хочется, считай, что тебя именно совращают...

Кристина подняла голову и заглянула ему в глаза:

– Джонни, почему я тебе позволяю все это нести?

– Потому что любая женщина, даже столь благородных кровей,даже получившая университетский диплом в Америке, в глубине души жаждетромантики, – сказал Мазур. – И в фантазиях представляет себя на местепленницы пирата в кормовой каюте парусного фрегата. При условии, что пиратгалантен и благороден. Ну, отсюда легко сделать вывод, что я и есть воплощениеромантики: я – персонаж Джека Лондона и Сабатини, а также Стэкпула с его«Голубой лагуной» и Зейна Грея с его ковбойским циклом... – он шепталдевушке на ухо всю эту чушь с пародийными интонациями эстрадногогипнотизера. – И вас, благородная сеньорита, причудливым образомпривлекает-отталкивает эта моя непохожесть на все, что вам встречалось до сихпор, вы ощущаете на нежном личике дыхание иногомира, откуда приходят загадочныеличности вроде меня...

Она легонько отстранилась, подняла голову:

– Черт бы тебя побрал, Джонни!

– А почему? – безмятежно спросил Мазур.

– Потому что я никак не могу понять, когда ты настоящий. Икакой ты настоящий. Только построила картинку, как она рассыпалась на мелкиекусочки...

– Ага, – сказал Мазур. – Это в тебе уже бунтуетоскорбленная женская натура. Вы же привыкли, что это вы остаетесь тайной изагадкой, непостижимой для ума...

– Может быть... Может. Но тут и что-то другое. Ты сам другой.Непонятный.

– Да ну... Я простой австралийский бродяга, житель сонного искучного континента...

– Не кокетничай.

– И не думаю – сказал Мазур. – Это ты у нас загадочнаяи романтическая – фамильное древо наподобие секвойи, вендетта со столь жеблагородным соседом, бриллиантовый клад, где тебе принадлежит аж половина.Достаточно, чтобы вскружить голову доброй дюжине бесхитростных австралийскихпарней. Да еще вдобавок пленительная, спасу нет...

– Это вот так ты и охмуряешь девиц в каком-нибудь далекомпорту? А они потом глаза выплакивают?

– Ничего подобного, – сказал Мазур. – Никого я неохмуряю специально. Я просто пускаю события по течению, и жду, не проскочит лиискра.

– И?

– И она проскочила, – сказал Мазур. – Проскочила,чтоб ее...

– И ты влюблен в меня? Голову потерял?

– Нет. Просто проскочила искра... Или тебе приятнее было быуслышать про то, как я голову потерял?

– Ничего подобного. Мне приятно слышать правду.

– Это значит, я могу тебя поцеловать?

– Э, нет! – она гибко отстранилась. – Мы как-никакв Латинской Америке, в приличном заведении... Да и музыка больше не играет.

Они вернулись за столик, тут же подскочил нереальноуслужливый официант, наполнил бокалы – ох, как вьется, его бы на выучку всоветский общепит, чтобы посмотрел, какие официанты бывают, а послеполитинформаций твердо бы знал, чем отличается труженик социалистическогоподноса от беспринципного услужающего, готового ради чаевых поступиться пролетарскимдостоинством...

Вокруг засмеялись, и Мазур повернул голову, ища источниквсеобщего веселья.

Расхохотался вслед за всеми, стараясь, чтобы улыбка былаискренней и беззаботной. Справа от стойки бара включился огромный цветнойтелевизор и на экране появился знакомый персонаж, имевший к Мазуру, в отличиеот прочих посетителей, самое прямое отношение. Товарищ К. У. Черненко,Генеральный секретарь ЦК КПСС и прочая, и прочая, механическими движениямиробота опускал бюллетень в избирательную урну, и на его лице застыла идиотскаяулыбка манекена. Верный ленинец и очередной гениальный руководитель исполнялсвои обязанности, не приходя в сознание...

Эпохальная сцена отодвинулась на задний план, а на переднемпоявился диктор – здешнийдиктор, ничуть не похожий на тех элегантнейших инеулыбчивых жрецов центрального телевидения, что любую новость сообщалисоветскому народу с чопорностью английских лордов и леди. Этот, парткома ицензуры на него нет, держался не в пример непринужденнее, улыбался во весь рот,подмигивал с экрана, даже гримасничал, зараза...

За столиками вновь раздался взрыв хохота.

– О чем это он? – спросил Мазур.

Кристина прислушалась:

– Трудно объяснить, раз ты не знаешь испанского и местныхсловечек... Учено выражаясь, непереводимая игра слов. Высмеивает русскоголидера, которому опять забыли поменять батарейки...

Сама она улыбалась во весь рот – судя по реакции зала,диктор и впрямь отмочил нечто юморное. Мазур с мнимой беззаботностью смотрел наэкран, где смертельно больной, никаких сомнений, человек с величайшим трудомпытался связать пару слов и сделать пару простых движений.

В глубине души Мазур корчился от стыда. Никто тут не знал,кто он и откуда – но этот живой труп на цветном экране был человеком номер одинвего стране. И не стереть с лиц окружающих это искреннее веселье, имеющее,между нами, веские поводы...

Он давно уже не верил ни в какие «измы». Перерос икомсомольский задор и какую бы то ни было убежденность в том, что некоеучение – единственно верное. Он просто жил. И служил. Не этому живомуолицетворению хворей, а стране – потому что страна точно так же жила, служила иработала, и далеко не все трудились спустя рукава, наверняка движимые той женехитрой логикой. Мазур был отдельно, а те, в Кремле – отдельно. Убрать ихоттуда не в человеческих силах (еще и оттого, что никто не представлял, кто ичто могло бы придти на смену), бороться против них было бессмысленно, нелепо,невозможно. Оставалось исправно служить тысячелетней державе, потому что она –Родина, как бы ни именовалась в разные времена и кто бы ни стоял во главе. Годс лишним назад он, опять-таки, как и многие, воспрянулбыло, когда пришелАндропов и по стране шумнулиочевидные перемены – но потом Андропов проплыл налафете к краснокирпичной стене, на его месте оказался этот, и вновь потянулоявственным запахом болотной тины. И все, кого он знал, снова понурились,зарекшись дергаться душою– тянули лямку...