– Хочу убедиться, – невозмутимо пояснил Хольц. –Вдруг у вас при себе магнитофон или рация? Вас не затруднит, Джонни, исполнитьстриптиз? Думаю сеньорите Кристине это зрелище не в новинку... а впрочем, онаможет отвернуться.

– Что за шутки? – недовольно сказала Кристина. –По-моему, я уже говорила, что Джонни...

– Для надежности, – упрямо сказал Хольц.

– Ну ладно, – сказал Мазур покладисто. – Стриптизтак стриптиз, только имейте в виду, я в этом деле не профессионал, так что и неждите особой эротичности...

– Плевать мне на нее, – проворчал Хольц. – Я непедик, это все в интересах дела...

– Ну, тогда я спокоен, – сказал Мазур, прежде всегокладя пистолет на ветхий столик. – Тогда и задом вилять не буду, иулыбаться вам не стану зазывно, я ведь тоже не педик...

Кристина отвернулась к окну, выходившему на обшарпаннуюкрышу соседнего, более высокого здания. Мазур проворно сбросил нехитрую одежку,сказал:

– Можно, я останусь в трусах?

– А там у вас ничего такого? – подозрительно спросилХольц.

– Да как сказать, – сказал Мазур, спуская трусы, словнов военкомате. – Для кого и ничего такого, а кому-то... – он покосилсяна Кристину и не стал заканчивать тираду. – Ну, убедились? Нигде я непрячу ни раций, ни магнитофонов... А вообще-то это глупо, Хольц. Вы совершенноне учитываете технический прогресс. Микрофон может быть вмонтирован... ну, хотябы в часы, и хрен вы его усмотрите невооруженным глазом...

– Сам знаю.

– Тогда к чему этот стриптиз, если вы не извращенец?

– Черт его знает, – проворчал Хольц чуточкусконфуженно. – Ради предосторожности, привычка...

– Ну да, – сказал Мазур, одеваясь. – Вы же у нас –гонимый ветром осенний лист, и душа у вас нежная...

– Ничего подобного. Хотите выпить?

– Это одно из предложений, от которых австралийцы, тем болееморяки, никогда не отказываются, – сказал Мазур. – Сделайтеодолжение.

Хольц принес из кухоньки бутылку виски и три относительночистых стакана. Кристина отказалась красноречивым жестом, а вот Мазур судовольствием плеснул себе на два пальца, пожал плечами:

– Я-то рассчитывал, что вы притащите пиво. Классический бир.Вы ж немец...

– Не нужно думать штампами, – проворчал Хольц. – Ясорок лет прожил в Латинской Америке, пиво тут не особенно любят...

– Понятно. Ну что, устроим игру в вопросы и ответы?

Хольц мгновенно насторожился, полное впечатление, чтоощетинился бы, подобно дикобразу, будь у него иголки:

– Местоя вам, разумеется, не выдам... Простите за невольныйкаламбур, место вы узнаете на месте...

– Помилуй бог, я и не стремлюсь... – сказал Мазур.

– Тогда?

– Видите ли, Хольц, – задушевно сказал Мазур. – Вы– человек тертый, согласен. Сорок лет здесь – это круто... но и я не вчерародился. Согласитесь, что я ощущаю некоторую ответственность за Кристину. Мнене хотелось бы, чтобы она стала жертвой... скажем мягко, какой-нибудьсомнительной карты с крестиком на месте клада... или столь же сомнительного«знатока». Я повидал в жизни и такие карты и таких «знатоков». Сам, будучипомоложе, пару раз ловился на эту удочку, есть некоторый опыт.

– Иными словами, вы подозреваете меня...

– Да полноте! – сказал Мазур с обаятельнейшейулыбкой. – Вовсе я вас не подозреваю. Просто хотел бы прояснить для себякое-что. Сам выслушать вашу историю. Для вящей гарантии. Это уместноетребование для участника дела и компаньона на проценте, а?

– Ну, вообще-то...

– Вот видите. Знаете, какая деталь пока что свидетельствуетв вашу пользу? Судя по рассказам Кристины, вы до сих пор не брали у неепо-настоящему серьезныхденег. И все же... Мало ли что случается... Значит, этобыла подлодка?

– Не просто подлодка. Субмарина для особых поручений.

«Ну да, – подумал Мазур. – Один из томиков«Библиотеки приключений», любимое чтение в детстве. Субмарина-призрак, «ЛетучийГолландец» с его демоническим капитаном... Ну, во-первых, Хольц этого романаявно не читал, а во-вторых, такие лодки не писатель Платов придумал, они и всамом деле существовали, уж я-то знаю...»

– Вы знаете... – сказал Хольц с неким подобиеммечтательной улыбки. – А ведь мне вовсе не неприятно вспоминать этуисторию... Старею, наверное. Начинаю сентиментально относиться к воспоминаниямюности. Впрочем, мы немцы, вообще сентиментальная нация... Хотя последние сороклет жизнь из меня старательно выбивала всякую сентиментальность... Корочеговоря, это случилось в конце апреля, сорок пятого, естественно. Паскудное быловремя. Все уже понимали, что это конец, что наш бесноватый ефрейтор...

– Вы, я смотрю, за эти сорок лет стали антифашистом? –усмехнулся Мазур.

– Глупости, – отрезал Хольц. – Насколько я знаю,среди нынешнихнемцев распространены две крайности. Одни жаждут некоего реванша,другие корчат из себя тех самых заядлых антинацистов. Могу вас заверить, что яненавижу обе эти крайности. У меня гораздо более прагматичная жизненнаяпозиция: что прошло, то быльем поросло. Что было, то было. Мне наплевать и нареванш, и на потуги антинацистов. Я от всего этого далек и в прямом, и впереносном смысле. Но что поделать, если фюрер и в самом деле кончил, какбесноватый придурок... Ведь он проиграл, а? Победители не бывают нибесноватыми, ни придурками. А проигравший – всегда дерьмо... Такой у меняподход. Что вы ухмыляетесь?

– Откровенно говоря, он совпадает с моим.

– Вот и отлично, – сказал Хольц. – Проще будетпонять друг друга. Короче, лодка отправилась в Южную Америку, чтобы передатькое-что нашим здешним друзьям. У нас хватало тут друзей – и далеко не всеони были платными агентами. Этнические немцы, обосновавшиеся в Южной Америке,люди схожих политических убеждений... В свое время это была организованнаясила. В сейфе у командира лежали два мешочка. Совсем небольшие, воттакие, – он показал ладонями нечто, схожее объемом со среднимяблоком. – Там было двадцать восемь бриллиантов. По нынешним ценам – надва миллиона долларов. Понимаете, так надежнее всего. Иностранной валюты врейхе было мало, а это, повторяю, были наши друзья, с которыми не стоило, какэто вдругихслучаях практиковалось, рассчитываться фальшивыми долларами ифунтами стерлингов. Наконец, бриллиант – это вещичка, которую легко продать безмалейших вопросов... Двадцать восемь бриллиантов, крупные, чистейшей воды,каждый обернут в вощеную бумажку и уложен в крохотную коробочку, оклееннуюкакой-то мягкой тканью...

– Вам в сорок пятом было... года двадцать три?

– Двадцать пять.

– И кем же вы служили на той лодке?

– Младшим офицером.

– Вот об этом я и говорил... – сказал Мазур. – Воттут-то и не складывается... Я ведь упоминал, что служил в армии? А тот, ктоотслужил свое, прекрасно разбирается в некоторых вещах... Значит, командир везв сейфе бриллианты... Охотно верю, это похоже на правду. А знаете, что направду решительно не похоже? То, что об этом знали вы. Один из младшихофицеров. Извините, я о вас кое-что читал, о вашем вермахте, о вашем флоте.Честное слово, у вас просто отлично поставлена была секретность и субординация,хоть шляпу перед вами снимай, но нет у меня сейчас на голове шляпы... Вы чтоже, хотите сказать, что ваш командир, получив такое задание, собрал всехофицеров и торжественно объявил: «Парни, нам выпала огромная честь! Мы веземнашим друзьям в Южную Америку двадцать восемь бриллиантов!» И рассказалвдобавок, как они упакованы. Простите, что-то не верится...