Но куда денешься от этого саднящего стыда, глядя набеззаботно кривлявшегося паяца и живой манекен за его спиной, что-то тамшамкавший не в такт мимике...

– Ужас, правда? – весело спросила Кристина. –Честное слово, мне их жалко.

– Кого?

– Русских.

– Почему? – как мог беззаботнее спросил Мазур.

– Несчастный народ. Терпеть над собой такое вот... Яполитикой мало интересуюсь, но их, наверное, следовало бы завоевать только радитого, чтобы избавить от этих старых клоунов...

«Это нам следовало бы завоевать эту долбанную страну, –сердито подумал Мазур. – Поскольку погрязла в самом неприкрытом разврате:банановая республика, американские марионетки, а меж тем в средней руки кабакекрасуется цветной ящик, который не у всякого секретаря обкома сыщется. И любой– любой, вроде меня! – может в пять минут за смешные деньги снятьотдельный домик с садиком, пусть и крохотным, и жить там с девушкой, непредъявляя никому ни паспорта со штампом о браке, ни прописки. Форменныйразврат, нет на них единственно верного учения, нет на них парткомов,женсоветов, вечерних университетов марксизма-ленинизма и определяющего годарешающей пятилетки...»

– Что с тобой? – спросила Кристина. – У тебялицо сделалось... старое. Хорошо хоть, на миг.

Как мог естественнее Мазур ответил:

– Представил, что мог бы стать таким вот... – и кивнулна огромный цветной экран.

Она поежилась:

– Действительно, ужас... Нет уж, предпочитаю погибнуть врасцвете лет. Неожиданно, как от молнии. Идешь по улице – а по тебе вдругшарахнут из пулемета... И ничего не успеваешь понять. Здорово, верно?

«Дура, – подумал Мазур мрачно. – Салажка.Вообще-то в этом есть своя сермяжная правда, но вот насчет того, что этоздорово – сильно сомневаюсь. Просто-напросто ни по тебе, ни по твоим друзьям изнакомым, ручаться можно, в жизни не лупили из пулемета. А это, между прочим,процесс не из приятных...»

– Здорово, – поддакнул он механически. –А еще лучше – атомной бомбой по макушке, чтобы уж наверняка... тебе здесьеще не прискучило?

– А что? – ответила она прямым, откровеннымвзглядом. – У тебя возникли идеи получше?

– Сам не знаю, как их назвать, – сказал Мазур. –Идея у меня проста: расплатиться с этим предупредительным юношей в белом,поймать такси и ехать домой, дама против?

– Дама не против, – медленно сказала Кристина. – Унее есть одно уточнение: она была бы не прочь сначала погулять по ночнымулицам, согласно классическим канонам... Традиции ради. А то очень ужсовременно получается...

– Как пожелает дама, – сказал Мазур, жестом подзываяофицианта.

Он надеялся, что романтичная прогулка по ночным улицам встиле робких пионерских ухаживаний надолго не затянется – Кристина как-никакбыла из соблазняемых, а не совращаемых. Так оно и оказалось: уже через четвертьчаса они сидели в такси, а еще через столько же оказались в домике, где Мазурочень быстро убедился, что двадцатый век берет свое, и развесистоегенеалогическое древо ничуть не мешает девушке из благородного рода бытьраскованной и изобретательной, да вдобавок жарким захлебывающимся шепотомпреподносить порой на ушко такое, отчего благородные предки, воспитанные внезыблемых традициях, могли и вертеться в гробах, как курица на вертеле. Ну, анеотесанный австралиец от таких реплик только пофыркивал, следую желаниям дамы– и долгонько им следовал, иногда для разнообразия давая волю своей моряцкойфантазии. Много времени прошло, прежде чем красотка успокоилась в надежныхобъятиях бродяги и авантюриста и надолго там притихла.

Мазур блаженно отдыхал – поскольку тоже был не железный.Лишь ощутив в стиснутой крепкими объятиями добыче некое шевеление, осведомилсяна ушко:

– Ну, и каково это – оказаться во власти разнузданногобродяги?

– Я бы сказала, неплохо, – все еще чуточку задыхаясь,созналась очаровательная и разгоряченная добыча.

– Ничего удивительного, – сказал Мазур. –Скромности ради следует уточнить, что меня считали непревзойденным любовникомво всех портах от Аделаиды до Шанхая...

За каковую похвальбу тут же получил игривую невесомуюпощечину. И сказал:

– Интересно, а как будет по-испански звучать... – иповторил ей на ухо то, что недавно от нее же и услышал.

– Понятия не имею, – оскорбленным тоном заявилаКристина. – И вообще, откуда ты взял эту похабщину?

– Одна красотка недавно на ушко шептала.

– Боже, с кем ты только путаешься... В каком-нибудь изпортовых заведений, надо полагать?

– Листал я как-то от скуки книжку одного малого, по фамилии,кажется, Шукспер, – сказал Мазур. – Замечательная там была фразочка:«о женщины, вам имя вероломство...»

– Совершено не понимаю, о чем ты.

– Браво, – сказал Мазур. – Следуя этакой логике, яи сейчас пребываю в полном затмении чувств? В галлюцинациях? Потому что у менясейчас устойчивая галлюцинация: усиленно мерещится, что в руках у меня лежитнагая, как правда, красавица из знатного рода, уходящего корнями...

– Джонни, милый... Могу тебе по секрету сказать, что и столет назад, когда мораль была куда как твердокаменнее, случалось все же, что вруках у всяких нахалов полеживали красавицы знатных родов. Нагие, как правда иуходящие корнями. И двести и триста… Это жизнь, ничего тут не поделаешь. Такчто не считай себя Колумбом в данном вопросе...

– Да господи, я ж прекрасно вижу, что ни в каких я смыслахне Колумб...

– Хам.

– Скорее уж – охальник, – сказал Мазур. –Интересно, а в испанском есть какое-нибудь словечко вроде «охальника»?

– Масса, – фыркнула Кристина. – Фреско, сильвергуенца,а применительно в нашей стране – дескарадо...

– Красиво звучит, – сказал Мазур. – Почти как«идальго». Ничего, если я закурю в постели?

– Только если будешь стряхивать пепел в пепельницу,аккуратно.

– Клянусь на Библии...

Он с удовольствием выпустил дым, бледным облачкомпотянувшийся в распахнутое окно. Стояла тишина, из крохотного садика наплывалавлажная прохлада, соблазненная красавица примолкла, и это было совсем хорошо –Мазур терпеть не мог, когда партнерши в аккурат после бурного общения начиналиидиотски щебетать, а то и справляться о накале и серьезности чувств.

– Что это ты так выжидательно косишься? – спросилаприльнувшая к нему Кристина.

– Жду.

– Чего?

– Не начнешь ли ты выяснять, как я тебя люблю – простокрепко или вовсе уж нестерпимо...

– Не дождешься, – сказала она решительно. – Я жене дура. Прекрасно представляю, сколько у тебя было таких дурочек...