– Кто-то должен слетать на остров кколодцу. Просто посмотреть на него, чтобы потом полететь ночью… – заметилШурасик. – Танька, не слетаешь? По моим расчетам, остров Колодца долженбыть где-то здесь… Но лучше всего, если Безглазый Ужас составит тебе компанию!

Ужас с достоинством поклонился, уронив на полголову. Поручик Ржевский, попытавшись последовать его примеру, немедленноразвалился на части и осыпался градом конечностей, однако и близко не достигвеличия своего патрона.

– Я бы полетела, но у меня нетконтрабаса. Вчера на матче у него треснуло днище, и я отдала его домовым наподклейку, – расстроенно сказала Таня.

О своем контрабасе она думала постоянно и едвали не оплакивала его, хотя домовые и утверждали, что после подклейки он будеткак новенький.

– Я могу тебя подкинуть, если кто-то дастмне свой пылесос… Я нынче безлошадный. Все, что у меня есть, – этохромированная труба. Одинокая, но очень красивая, – вызвался Ягун.

– Не надо, Ягун. Не бросай Катю… Танькуподкину я! Моя ступа на хорошем ходу, – спокойно сказал Бейбарсов и, недожидаясь, пока Таня скажет «да», направился к двери.

Таня оглянулась на Ваньку. Валялкин стоял уклетки и кормил мелконарезанным мясом черномагические книги. Вид у него былслишком уж отрешенный. Таня поняла, что Валялкин прекрасно все слышал и теперьждет, какое решение она примет.

«Что я у него, как побитая собака, позволения,что ли, должна спрашивать: гав мне или не гав? Почему я вечно должна ощущатьсебя виноватой? Ну уж нет – пусть или принимает меня такой, какая я есть, илиоревуар, месье Фока! Шлите письма с дятлами!» – подумала Таня и вышла вслед заГлебом.

Ванька даже не повернулся на звукзахлопнувшейся двери. Он, стиснув зубы, стоял у клетки, просунув руку междупрутьями, и наблюдал, как одна из темных книг, превратившаяся в хорька, докрови прокусывает ему указательный палец.

Помахивая бамбуковой тросточкой, Глеб поднялсяна стену. Таня шла за ним, продолжая злиться на Ваньку и по инерции переносячасть раздражения на Бейбарсова. Умный Глеб отлично чувствовал это ипомалкивал, не допуская самой главной мужской ошибки, которая можетсуществовать в природе, – болтливости.

– Ну и что дальше? Где твоя ступа? –нетерпеливо спросила Таня в поисках, к чему бы придраться.

Бейбарсов примирительно улыбнулся и,перехватив трость за центр, легонько махнул ею. К их ногам опустилась ступа свыглядывавшей из нее метелкой. На метелку был надет пожелтевший череп, который,должно быть, управлял самостоятельным полетом ступы.

– Чей это череп?

– Американского летчика, который бомбилсербов. Не знаю, где его дорожка пересеклась с дорожкой моей хозяйки, но изнего получился очень способный автопилот для ступы. Прошу! – пригласилБейбарсов.

Таня переступила через край ступы, оказавшисьза спиной Глеба. Тот снял с метелки череп и, небрежно бросив его куда-то вниз,под ноги, стартовал. Сквозь Грааль Гардарику они промчались с налету. Таняощутила лишь упругий толчок магии, не успев заметить даже вспышки радуг.

– Festinatio tarda est! [8] – недовольно проскрипелперстень Феофила Гроттера. Старик не любил экстремальных перемещений.

При каждом вираже Таня, не задумываясь,вскидывала руку вдохновенным жестом дирижера, решившегося в горячке швырнуть всвой оркестр палочкой.

– Что ты делаешь? – удивилсяБейбарсов.

Таня с недоумением уставилась на свою руку.

– Мне мерещится, у меня в руке смычок инадо выровнять полет… Не привыкла, когда меня кто-то везет. И вообще я, видимо,как дядя Герман. Все-таки родственник, как ни крути.

– А что дядя Герман?

– Он, по рассказам Пипы, не может ездитьс тетей Нинелью, когда она за рулем. Обычная история всех водителей. Орет,топает ногами, пытается дернуть за ручник и непрерывно поучает. А тетя Нинельотказывается сидеть в машине, когда за рулем дядя Герман. Ей не нравится, что онбибикает и подскакивает на кресле. В общем, когда они куда-то едут, то едут наразных машинах, а сзади пристраивается Айседорка Котлеткина на армейскомвездеходе. От танка она отказалась, говорит, хоть на светофорах и удобно, затогонять нельзя.

Указывая дорогу, Безглазый Ужас без усилиялетел рядом со ступой. Даже не летел – он был слишком величествен для того,чтобы делать руками фальшивые движения. Он просто перемещался в пространстве,скрестив на груди руки и изредка посматривая по сторонам. На его лице былаглубокая пресыщенность происходящим – казалось, ему надоело все: небо, звезды,океан, ветер. Ничего, кроме собственных страданий и мыслей, для призрака уже несуществовало.

– Еще долго? – крикнул емуБейбарсов.

Ужас высокомерно взглянул на него.

– Вопрос бессмысленный. Нужно всегдауказывать конечную точку. Долго до чего? До острова? До дна колодца? До смерти?На каждый из этих вопросов свой ответ, хотя на некоторые вопросы ответы могутсовпадать.

Было холодно. Таня не успела одеться и теперьжалела об этом. Они мчались в обрывках плотной сиреневой тучи, похожей намокрую волокнистую вату. Океан лишь угадывался внизу, точно так же, какугадывалось небо. Только луна белым пятном плыла назад и вбок, оставаясь приэтом на месте.

Таня хотела спросить, сумеет ли Безглазый Ужасночью найти дорогу, как вдруг призрак остановился и небрежно махнул рукой,показывая куда-то вниз. Бейбарсов притормозил и вгляделся.

– Вот он! Танька, остров! – крикнулон и, переместив метлу, стал снижаться.

Глеб дважды пронесся над островком на ступе,прежде чем выбрал относительно надежное место. Это оказалось непросто,поскольку через остров то и дело перекатывались океанские волны.

Остров был именно такой, каким Таня видела егово сне. Или, вернее, почти такой. Во сне он все же был более зловещим. Сон –как всякий сон – вычленял главное, соединял, сливал воедино образ с сознанием.Теперь же сознание сопротивлялось, сомневалось, бралось трезво судить – и врезультате лишь размывало истину.

Таня выбралась из ступы и, приблизившись кколодцу, легла на живот, заглянув вниз. Колодец зиял темным провалом.

– Фосфорецелло дабл! – приказала Таня.

– Mea virtute me involvo! [9] – недовольно сказал перстень,выпуская сразу две осветительные искры.