Конечно, были и одиночки, но единицы. В такой вечер кудабольше шансов не остаться в одиночестве. Я побрел мимо эстрады. Когда я приблизилсяк кратеру звуков, музыка, ритм обрели осязаемость. Позади группы полукольцомстояли пятифутовые усилители, и вы чувствовали, как ваши барабанные перепонкипрогибаются от басовых нот то внутрь, то наружу.

Я прислонился к стене и стал наблюдать. Танцующие двигалисьв принятом стиле (будто были не парами, но троицами: третий, невидимый,держался между ними, и они его трахали спереди и сзади), загребая ногамиопилки, которыми был усыпан отлакированный пол. Никого знакомого я не увидел иощутил себя одиноким – но с приятностью. Я находился на той стадии, когда выфантазируете, что все уголками глаз поглядывают на вас, романтичноготаинственного незнакомца.

Примерно через полчаса я вышел и в вестибюле взял банкукока-колы. Когда я вернулся, кто-то затеял хоровод, меня в него втянули, и моируки легли на плечи двух девушек, которых я видел впервые. Мы шли и шли покругу. В кольце было человек двести, и оно занимало половину зала. Затем онораспалось, и человек двадцать – тридцать образовали кольцо внутри первого иначали двигаться в противоположную сторону От этого у меня закружилась голова.Я увидел девушку, похожую на Бетси Молифент, но знал, что просто фантазирую.Когда я посмотрел снова, то не увидел ни ее, ни кого-нибудь хоть слегка на неепохожего.

Когда кольцо наконец распалось, мной овладела слабость, и япочувствовал себя скверно. Пробрался к трибуне у задней стены и сел. Музыкабыла чересчур громкой, воздух – чересчур жирным. Мое сознание взметывалось ипроваливалось. Я слышал, как удары сердца отдаются у меня в голове – как бываетпосле самого немыслимого выпивона в вашей жизни.

Прежде я думал, что дальнейшее произошло, потому что яустал, и меня слегка подташнивало после этого кружения, но, как я уже говорил.пока я пишу, все обретает новую четкость. И я уже не могу верить этому.

Я снова поглядел на них, на всех красивых, торопливых людейв полумраке. Мне почудилось, что все мужчины выглядят испуганными, их лицаудлинялись в гротескные маски, почти неподвижные. И понятно почему. Женщины –студенточки в свитерках, коротких юбочках, расклешенных брючках, всепревращались в крыс. Сначала меня это не испугало, я даже засмеялся. Я знал,что просто галлюцинирую, и некоторое время следил за происходящим почтиклиническим взглядом.

Потом какая-то девушка встала на цыпочки, чтобы поцеловатьсвоего партнера, и это стало последней соломинкой. Покрытая шерстью длиннаяморда с черными дробинами глаз потянулась вверх, рот растянулся, обнажая зубы…Я ушел.

Несколько секунд я простоял в вестибюле почти в полубезумии.Дальше по коридору был туалет, но я прошел мимо и поднялся по лестнице.

Раздевалка помещалась на третьем этаже, и последний маршлестницы я одолел бегом. Распахнул дверь и ринулся в одну из кабинок. Менявывернуло наизнанку среди смешанных запахов мазей, пропотевших маек,намасленной кожи. Музыка была далеко-далеко внизу там; тишина наверху здесьбыла непорочной. Мне стало легче.

***

У Саутвест-Бенд нам пришлось остановиться перед знаком «стоп».Воспоминание о том вечере возбудило меня по непонятной причине. Я весьзатрясся.

Она поглядела на меня с улыбкой в темных глазах.

– Сейчас?

Я не мог ответить, слишком уж сильно меня трясло. Онамедленно кивнула. За меня.

Я свернул на боковую дорогу, которая летом, видимо, служиладля вывоза бревен. Отъехал я не очень далеко, так как опасался застрять.Выключил фары, и на ветровое стекло начали бесшумно ложиться хлопья.

– Ты любишь? – спросила она почти с добротой.

У меня вырывался какой-то звук, словно его из меняизвлекали. По-моему, те было что-то очень похожее на звуковое воспроизведениемыслей кролика, попавшего в силки.

– Здесь, – сказала она. – Прямо здесь.

Это был экстаз.

***

Мы чуть было не сумели выбраться назад на шоссе. По нему какраз проехал снегоочиститель, мигая желтыми огнями в ночном мраке, громоздяпоперек нашей дороги высокий снежный вал.

В багажнике полицейской машины была лопата. Чтобы прорытьвыезд на шоссе, мне пришлось копать полчаса, и к тому времени дело шло кполуночи. Пока я разгребал снег, она включила полицейский приемник, и мыузнали, что нам нужно было узнать. Трупы Бланшетта и паренька из пикапа былинайдены. Полиция подозревала, что мы захватили патрульную машину. Фамилияполицейского была Эссенджан, редкая такая фамилия.

В высшей лиге был игрок по фамилии Эссенджан (по-моему, ониграл за «Доджерсов»). Может, я убил его родственника. То, что я узнал фамилиюполицейского, на меня никак не подействовало. Он держал слишком маленькийинтервал, и он встал у нас на дороге.

Мы выехали на шоссе.

Я чувствовал ее волнение – бурное, и жаркое, и обжигающее. Яостановился, чтобы смахнуть рукавом снег с ветрового стекла, и мы поехалидальше.

Миновали западную окраину Касл-Рока, и мне не надо былоговорить, где свернуть. Залепленный снегом указатель сообщал, что это –Стэкполское шоссе.

Снегоочиститель тут не побывал, но кто-то проехал по шоссераньше нас. Отпечатки протекторов были еще четко видны на сметаемомзакручиваемом снегу.

Миля, потом – меньше мили. Ее яростное нетерпение, ееневыносимая потребность передавались мне, и в меня вновь вселилась тревога.Поворот, а за ним – техпомощь, ярко-оранжевый кузов, мигалки, словнопульсирующие кровью. Машина перегораживала шоссе.

Вы не можете себе представить ее бешенство – то есть нашебешенство, потому что теперь, когда это произошло, мы стали единым целым. Вы неможете вообразить эту сокрушающую волну паранойи, это убеждение, что на настеперь ополчились все.

Их было двое. Один – скорчившаяся тень среди мрака впереди.Другой держал электрофонарик. Он пошел к нам, и фонарик подпрыгивал, будтожуткий глаз. Ненависть теперь была не просто ненавистью. К ней примешивалсястрах – страх, что мы лишимся всего в последний момент Он кричал, и я опустилстекло моей дверцы.

– Тут вы не проедете! Давайте в объезд по Боуенскому шоссе.У нас обрыв провода под током. Вы не…

Я вышел из машины, поднял ружье и выдал ему из обоихстволов. Его отшвырнуло на оранжевый кузов, а меня прижало к дверце. Он началсоскальзывать, глядя на меня непонимающими глазами, а потом рухнул в снег.

– Еще патроны есть? – спросил я Нону.

– Да. – Она протянула их мне.