считать союзником, появление которого на политической арене компенсировало бы для Меттерниха исчезновение Наполеона. Прежде чем жесткий подход Франции стал бы мыслимым, не говоря уже о его желательности, Меттерниху нужно было найти средства привлечения Каслри на свою сторону, даже если он не смог бы объяснить британцу необходимость этого.

Средства появились во временной промежуток ожидания результатов миссии Сент-Эгнана. Они пришли в форме размолвки между Великобританией и Россией, которых до этого объединяло стремление сокрушить Францию. Яблоком раздора стала идея создания большого альянса, к осуществлению которой Каслри стал склоняться все больше и больше как к средству упрочения непрочной коалиции и основе послевоенной системы коллективной безопасности, «прочному оборонительному альянсу для сохранения мира». Ради достижения целей войны он считал необходимым осуществление условий соглашения в Райхенбахе, уступку Норвегии Швеции, добавляя к этому, что Голландия должна иметь «адекватный барьер» против Франции. Однако он не касался вопросов, находящихся за пределами Европы: морского права, колониальных захватов Британии и войны против Америки. С определенной толстокожестью, образовавшейся вследствие пребывания на острове, который отгорожен проливом от важнейших событий международной жизни, Каслри считал свою страну вправе иметь решающий голос в европейских делах, одновременно отказывая другим высказывать свое суждение по проблемам, не относящимся к Европе. В его представлении на континенте должно было утвердиться равновесие сил, на море – британская гегемония. Это была формула Пита 1805 года, которого Каслри считал своим учителем.

Хотя проект соглашения об оборонительном альянсе был отправлен из Лондона 18 сентября 1813 года, он не был доставлен Кэскарту до 20 октября и из-за суматохи, последовавшей за Лейпцигской битвой, не был представлен царю до 26 октября. Александр отреагировал на проект уклончиво. 5 ноября Каслри сообщил о проекте Абердину, но лишь 11 ноября, через день после отъезда Сент-Эгнана, документ обсудили всерьез. После этого вряд ли можно было обсуждать что-либо еще.

Все это время отношение Александра к проекту колебалось между дерзостью и уклончивостью. Разумеется, статьи проекта Каслри имели в конечном счете благие цели, они подразумевали сохранение сильной Франции, за исключением статьи об адекватном барьере для Голландии. Но царь уже утратил всякий интерес к определению целей войны. Теперь, когда союзные армии достигли Рейна, он дал Кэскарту совершенно ясно понять, что «такой договор должен формулироваться исходя из существующих обстоятельств, а не тех, что сложились два месяца назад…». Александр теперь чувствовал себя достаточно сильным, чтобы сыграть в игру, которую вел сам Каслри: настаивать на праве России, как мировой державы, иметь свой голос в вопросах морского права и колониальном вопросе, не раскрывая свою собственную программу мирного устройства Европы. Эта позиция не была просто позой, принятой с целью указать на односторонность британских предложений. Помня изречение Чарторыйского десятилетней давности о том, что Англия является единственным постоянным врагом России, царь предвосхищал будущую компенсацию ослабленной Франции потерянными колониями и помощь другим морским державам – Испании, Португалии, Голландии, Соединенным Штатам – утвердиться на море в качестве соперников Британии.

Пока Франция под властью Наполеона еще сохраняла силу, Александр был не готов принять ее в свои объятия, не хотел и Меттерних уступать ее Англии. Вместе с тем англо-русская ссора, перешедшая впоследствии в крупное столкновение, дала австрийскому министру больше возможностей для торга с Каслри. Он не стал гневить Россию выражением громогласной поддержки проекту альянса. Даже если послевоенная система гарантий была его собственной желанной целью, не было необходимости разглашать это немедленно. Вместо этого Меттерних присоединился к Александру в отыскивании разного рода недостатков в британском проекте. Таким способом он смог завоевать доверие царя в критический момент переговоров по Германии и в то же время сохранить кое-что про запас, чтобы выторговать британскую поддержку в германском и польском вопросах. Эта новая перспектива заключения союза с Англией вместе с принятием военного плана Шварценберга и благоприятными событиями в Германии не сделали для Меттерниха мир с Францией менее желательным. Но баланс рисков сместился, и по этой причине Меттерних решил опереться на условия переговоров, выработанные во Франкфурте, что в конце концов означало смену средств, но не цели. Наконец, именно из-за Англии Меттерних не посмел настаивать на более умеренной программе, столь деликатно сформулированной в Теплице на основе обязывающего принципа.

Между тем во Франции крепло влияние сторонников мира. 20 ноября, еще до прибытия во Франкфурт послания Маре, Коленкур стал министром иностранных дел. Именно он, друг Меттерниха, получил ответ союзников с отказом от конференции в Мангайме. Именно он, добивавшийся долгое время мирных переговоров, получил теперь их условия и 2 декабря отправил в связи с этим официальную французскую ноту. Меттерних был в восторге. «Надеюсь, ответ Коленкура вас удовлетворит, – писал он барону Худелисту, своему заместителю в Вене. – Я же вполне удовлетворен, поскольку мы можем считать ответ непосредственным результатом наших тщательно рассчитанных политических и военных усилий». То, что Коленкур и Меттерних не смогли сделать в Праге, теперь казалось в пределах досягаемого.

И все же этому не суждено было свершиться. Когда 5 декабря нота Коленкура была получена во Франкфурте, вышел также союзный манифест, провозгласивший цели войны. Более важно то, что об опрометчивых уступках Абердина стало известно в Лондоне, и ярость Каслри, подогретая дерзкими комментариями Наполеона относительно британских уступок, не знала границ. В штабе союзников Кэскарт и Стюарт наконец узнали о содержании записей Сент-Эгнана и тоже были взбешены поведением Абердина. Не Франция, но Англия выглядела сейчас главным оппонентом условий переговоров, выработанных во Франкфурте, и Александра только радовала возможность поддержать Каслри. Для Меттерниха, однако, сложилась весьма деликатная ситуация. Даже если бы он пожелал рискнуть, то не мог бы допустить, чтобы Англия следовала своим курсом, пока сам он выступает в поддержку Франции, поскольку принятие Коленкуром условий переговоров было обусловлено участием в них Англии. Скорее всего, единственной целью Наполеона, разрешившего Коленкуру такой ход, было стремление расколоть коалицию. В отчаянии Меттерних обратился за поддержкой к Александру, соглашаясь принять требования России о субсидиях и участии в распределении колониальных захватов, если царь присоединится к австрийскому обращению с призывом к Лондону направить на переговоры эмиссара с необходимыми полномочиями. Царь и Меттерних поручили передать обращение к англичанам Поццо ди Борго, который отбыл в Лондон 6 декабря.

Между тем надо было отвечать и министру иностранных дел Франции. В сложившихся обстоятельствах Меттерних мог только констатировать правду, то есть заявить о том, что он с удовлетворением воспринял получение французской ноты и передал ее на рассмотрение союзников и что официальные переговоры вместе с тем не могут начаться, пока не прибыл британский полномочный представитель. Война же до этого