– Ну, знаешь! – взвилась Кристина с корточек,оскорбленно сверкая прекрасными глазищами, ничуть не похожая в этот миг наисполненных кроткой печали женщин Боттичелли.

– Отставить, – сказал Мазур. – У нас ведь неткомпрессора, так? Вполне может оказаться, что мне потребуются дополнительныебаллоны, а где их взять, если и ты полезешь под воду? Черт его знает, сколькотам придется ковыряться... Понятно?

Она еще какое-то время поливала Мазура строптивым взглядом,но потом кивнула, смиряясь. Капитан за ее спиной одарил Мазура скупой, ноблагосклонной улыбкой.

– Ну, что тянуть? – сказал Мазур, забрасывая лямки наплечи.

Он действовал машинально, руки сами проделывали всенеобходимые манипуляции, ловко и привычно. Совсем немного времени прошло –и он уже стоял спиной к невысокому фальшборту с поднятой на лоб маской.Кристина смотрела на него с восторгом и надеждой, что было все же приятно, Хольц– примерно так же, капитан – по-прежнему флегматично, а оба индейца, голые попояс жилистые ребятки в драных джинсах, к зевакам не примкнули вовсе, они,умело держа свои обшарпанные винтари, наблюдали за берегом, каковой былбезмятежно тих. Солнце сияло, синяя гладь сверкала мириадом искорок. Рай наземле, да и только...

– Ну, посматривайте здесь... – сказал Мазур всемсразу. – Чтобы мне было куда возвращаться...

Он надел маску, взял в рот загубник и привычно кувыркнулсяза борт спиной вперед, вошел в воду без брызг, стал погружаться, размеренноколыша ластами, под знакомое насквозь, ритмичное пощелкивание клапанов, уходявсе глубже в сгущавшийся сумрак. Он снова был в мире, где нет ни ветра, нидождей, где тело теряет вес, а на смену привычным пяти чувствам порой приходяттакие, что и не опишешь толком сухопутнымисловечками...

Он уверенно шел на глубину, оставляя левее три колыхавшихсяпоблизости друг от дружки троса. Вокруг шныряли стайки больших и маленьких рыб,судя по реакции – непуганых человеком, подплывавших совсем близко. Сумракгустел, хотя видимость все же оставалось приличной. На глубиномер он почти несмотрел – и без того по давлению на уши, по крепнувшему обжатиюводы, по иным,неописуемым словами признакам определяя пройденный путь.

Когда до дна осталось совсем немного, он в два гребкаперевернулся горизонтально. Проплыл немного в сторону...

Темная протяженная глыба медленно проявиласьв зеленоватомсумраке. Мазур всплыл над ней, присмотрелся. На корпус субмарины это уже малопоходило – вездесущие ракушки покрывали останки бугристым слоем. Оцениваяоткрывшееся зрелище взглядом опытного военного, он быстро понял, что сорок летназад все произошло именно так, как рассказывал Хольц: подлодку разломиловзрывом почти пополам, взрывная волна искорежила, вмяла, перекосила переднюючасть рубки, и в гнутой абстрактной скульптуре с трудом угадывался зенитныйавтомат, из которого на свою же голову так метко сработалпокойный канонир... Авон там, вне всякого сомнения – кусок самолетного крыла, еще можно различитьамериканские опознавательные знаки. Он быстренько прикинул в уме: на«Эвенджерах» у янкесов летали по двое, а подлодка такого класса брала на бортне менее полусотни членов экипажа. Все они тут и лежат в посмертномединении – как в сотнях других мест, где бывшие враги успокоилисьвповалку, и не осталось от них не следа, потому что косточки истаяли в морскойводе. В точности так, как далеко отсюда, у берегов Эль-Бахлака, еще белеютгде-то на глубине черепа наших и ихних, и никакой больше вражды, один тольковечный покой – а вот с вечной памятью обстоит гораздо хуже, нет никакой вечнойпамяти, если откровенно...

На душе у него было смурно. Нацисты, конечно, сволочь такая,атлантические пираты – но война давно кончилась, там, наверху, клубились ибушевали совсем другие проблемы и споры, и никто из тех, кто ушел на дно вместес подлодкой, не был демоном – и девки красивые с ними спали, и родителистаренькие взирали гордо, и никто из этих ребят не хотел упокоиться на дне, авот поди ж ты... Сосчитает кто-нибудь когда-нибудь, сколько нас, таких вот,лежит на дне морском? Ох, вряд ли...

Отогнав всякие эмоции, Мазур подплыл к темному провалунеправильной формы, посветил внутрь фонарем – разлохмаченное железо, обрывки труби магистралей, вовсе уж непонятные лоскуты... Высмотрев поблизости на днеподходящий камень, запустил его внутрь. Далеко вознесся протяжный звук удара.Из черного провала брызнули вспугнутые рыбешки.

Работка предстояла опасная, если откровенно. Вряд ли там,внутри, скрывалась какая-то тварь вроде незабвенного Большого Музунгу, окотором до сих пор вспоминалось с холодком по спине. Дело в другом: в узенькихпроходах, в тесных каютах, внутри лежавшей с креном в добрых пятьдесят градусовна левый борт подводной лодки чертовски легко зацепиться за что-нибудьбаллонами или лямками, застрять основательно. По всем уставам полагается, чтобыпри подобных исследованиях тебя бдительно страховали столь же квалифицированныепловцы – но где ж их взять, не Кристину же было с собой тащить...

Мысленно вздохнув, Мазур заплыл в проем и, светя себесильным фонарем, с величайшей осторожностью стал помаленьку продвигаться впередмимо нетронутых магистралей, мимо закрытых дверей, над всяким хламом. Из-засильного крена коридор выглядел вовсе уж сюрреалистически, приходилось в умепостоянно его выпрямлять в надлежащем ракурсе, вспоминая к тому же тщательновычерченные Хольцем схемы.

Рыбья мелочь шныряла вокруг, окончательно убедившись, чтоМазур им не враг и не конкурент. Он продвигался вперед осторожными гребками, тои дело замирая, тщательнейшим образом изучая лучом фонаря очередной участокпути. Все двери распахнуты, ни одна не задраена – никто попросту не успел не точто предпринять должные меры, вообще понять происшедшее. Вот вам и очереднойвоенный парадокс – будь стрелок на зенитке чуточку поплоше, ничего этого ине случилось бы...

Вот оно! Та самая дверь, которую описывал Хольц. Мазуросторожно встал обоими ластами на превратившуюся в пол вогнутую стенку,притопнул, убедился, что под ногами ничто не обрушится, не поползет. Дверь былане перед ним, как приличной двери полагается, а нависала над головой слева.

Действуя с максимальной осторожностью, примостив фонарь так,чтобы светил прямо на руки, Мазур принялся за дело. Дверь открывалась внутрь,она, конечно, не была герметичной, за сорок лет в каюту, конечно же, затеклавода, заполнив весь объем и вытеснив воздух. Теперь «внутрь» превратилось во«вверх». Задачу это осложняло несказанно.

Ну что же, он умел работать на глубине, иногда вытворяя тамтакое, что нормальному человеку и в голову не придет. Хорошо еще, что это неброневой лист, а алюминиевая пластина – на подлодках испокон вековборолись с лишним весом, как только могли...

Открыватьдверь было бы слишком трудным и опаснымпредприятием – и Мазур принялся ее пробивать, сплавав за мешком синструментами. Работа была монотонная, скучная – дыра, дыра, дыра, манипуляцииувесистым молотком и долотом...