Нужно отдать должное Стасику: он отлично поработал над моимлицом, и я стала похожа на множество женщин, каждое утро протискивающихся черезтурникеты метрополитена с жалкими едиными проездными. Впрочем, секретаршапоследнее время не ездила в метро, у нее была маленькая подержанная «Ока»… Нет,все-таки Стасик большой мастер. Но дело было даже не в Стасике, я вдругпочувствовала себя в этой линялой шкурке секретарши так комфортно, как будто быникогда не вылезала из нее.

– Ты прирожденная актриса, – восхищенно сказал капитан,когда я продефилировала мимо него как на подиуме показа мод для домохозяек изглубинки. – Никому и в голову не придет за тобой волочиться, а тем болеетрахнуть на свежих простынях. Разве что парой пивка угостить после трудного офисногодня!

– Первый комплимент, который я заслужила, –удовлетворенно заметила я. – Я тебе нравлюсь?

– Умопомрачительная посредственность!

– Правда?

– Но со стерженьком, со стерженьком. Такая вполне можетвсе бросить и пуститься во все тяжкие.

– Во все тяжкие?

– Тяжкие телесные повреждения, я имел в виду.

Я вздохнула. Сейчас мне предстояла самая неприятная частьразработанного мной и Лапицким плана.

По хорошо проработанной легенде Егор Самарин приехал вМоскву специально для того, чтобы выйти на Меньших. Он привез с собойматериалы, касающиеся аферы с военной техникой, где напрямую назывались люди,которые контролировали канал переброски непосредственно в городе N, и –опосредованно – их московские покровители. Бумаги имели убийственную силу и,попади они к Лещу, практически перечеркивали начинающуюся политическую карьеруминистерского куратора аферы.

По той же легенде, Егор Самарин обычно останавливался усвоей приятельницы, скромной секретарши, с которой познакомился много лет назадна Медео. В этот раз, не без оснований опасаясь за свою и ее жизнь, онпредпочел гостиницу «Золотой колос». Туда же, поняв, что за ним возможнонаблюдение, он и вызвал свою подругу. У Егора было несколько шапочныхжурналистских знакомств в Москве, но ни одному из них он не доверял. Кудабольше он доверял Меньших: у него были все номера его телефонов – рабочий,домашний и сотовый.

Понимая взрывоопасность материалов, он сразу же передал ихна хранение третьему лицу, скромной неприметной секретарше, в роли которойдолжна была дебютировать я.

Развязка наступила получасом позже, когда псевдосекретаршаякобы уже покинула гостиницу. С ничего не подозревающим Егором не сталицеремониться. В то самое время, когда я демонстрировала Лапицкому своиспособности к перевоплощению, Егор Самарин лежал на полу гостиничного номера сдвумя дырками в голове и с его телом уже работала следственная бригада.

…Я рассеянно слушала последние наставления Лапицкого, вкоторых больше не нуждалась, и также рассеянно размышляла о неизвестном мнеЕгоре Самарине. На фотографиях, которые раздобыл Лапицкий и которые явнимательно изучила, был заснят самый обыкновенный человек с провинциальной,почти мальчишеской челкой и безвольной линией подбородка. Никакой не борец,типичный обыватель, которому явно не повезло со временем и местом рождения.Даже странно, что он решился заниматься вопросами армии, тихая сытенькая газета«Из рук в руки» – самое удобное для него место. Еще вчера вечером я лежала вкровати, потягивала свою любимую можжевеловую водку и рассматривала фотографииЕгора. И лениво думала о фирменном поезде из города N, в третьем вагонекоторого едет сейчас в Москву, навстречу своей смерти, хороший поэт и плохойжурналист Егор Самарин. Он полон радужных надежд, он выпускает первую книжку,он выпил с попутчиками дешевого дагестанского коньяку, купленного в ларьке навокзале. Он стоит в тамбуре и курит свои любимые болгарские сигареты «Родопи»,которые ненавидят все его случайные любовницы. И смотрит в темную и такуюмногообещающую ночь.

– А ведь тебе кранты, парнишка, – вслух сказала я ищелкнула пальцем по фотографическому изображению Самарина.

Спокойной ночи, Анна.

Но вопреки всему, я не смогла заснуть до самого утра. Что-тов глубине души, что-то человеческое, что еще не окончательно умерло во мне,глухо и отчаянно протестовало против такого порядка вещей. Когда я бросилаЛапицкому идею с подставной журналисткой, с подставной, придуманной судьбой, ядаже не подозревала, что это как-то заденет судьбу реально существующих людей,что кто-то должен будет умереть только потому, что мне очень захотелосьпомериться силами со всем окружающим миром. И эта дурацкая затея сиздательством, ничего циничнее и придумать нельзя. Рукопись Самаринадействительно провалялась в этом издательстве несколько лет, возможно, онавообще была утеряна или сдана в архив за ненадобностью. А теперь такой блеф спубликацией, но только так Егора можно было выманить в Москву…

Анна, наблюдавшая за мной из темной половины души, та,прошлая Анна, любительница Хичкока, убийств и дешевых инсценировок, поставилаподбородок на ладонь и улыбнулась: с другой стороны, у маленького нестойкогочеловечка Самарина было несколько дней настоящего счастья – книга, возможноепризнание, перспективы, – ради этого счастья не грех заплатить и самую высокуюцену…

Я провалилась в сон всего лишь на полчаса и проснулась сбезумной идеей: поехать на вокзал, перехватить Самарина, пока он еще жив,попытаться спасти его.

Но это невозможно. Это уже невозможно. Маховик запущен, и тынаходишься в самом сердце этого маховика.

Ты не спасительница, Анна, приди в себя и успокойся.

Я успокоилась. Я пришла в себя. Я настолько пришла в себя,что сейчас, стоя перед Лапицким, играючи отражала все его приличествующиеслучаю реплики.

– Ну что, начнем избиение младенцев? – весело сказалЛапицкий, хотя глаза его стали настороженными и в уголках губ залегла горькаяскладка. – Ты окончательно решила? Может, обойдемся малой кровью?

– Мы и так обойдемся малой кровью, – успокоила капитаная. – Я не дам себя убить, да это и не в ваших интересах.

– Тогда идем.

…Я стояла против них двоих в тренировочном зальчике, которыйтак ненавидела. Инструктор Игнат был совершенно спокоен, а вот капитан заметнонервничал.

– У тебя такая морда, как будто собираются метелить неменя, а тебя, – подначила я капитана, сама отчаянно труся.

– Заткнись и дай сосредоточиться.

Это было самым узким местом операции: меня должны былисильно избить, настолько сильно, чтобы Лещу, когда я появлюсь у него, и вголову не пришло отправить меня куда-нибудь. Он просто будет вынужден ухаживатьза избитой и раненой женщиной – это вполне в его стиле, если судить по досье.Все это время я готовила себя к боли, которую придется перенести, я почтиуспокоилась. Вот и сейчас я была спокойна. Я не понимала только одного – почемусам Лапицкий вызвался исполнить такую грязную работу: у него в запасе былонесколько профессиональных спортсменов-садистов, которые сделали бы это сбольшим удовольствием. Когда я спросила его напрямик, он долго думал и выдалчто-то совершенно фантастическое: «Я сделаю это лучше других, хотя в любомдругом случае не коснулся бы тебя даже пальцем. Просто я тебя чувствую. Тыпонимаешь?