– Тогда с Богом.

– Вот только Бога, пожалуйста, не поминай.

– Ладно, тогда к черту. – Он осторожно поцеловал меня впокрытый испариной лоб, как будто прощался, хотя нам предстояло провести вместееще несколько часов.

– Вот это тебе больше идет.

– Ты все-таки сука, – сказал он с восхищением.

– С тебя штраф, – мне вдруг отчаянно захотелось никудане ехать, остаться, вернуться… Вот только куда вернуться? Сбросив наваждение,преодолевая боль в плече, я все-таки закончила:

– Получу, когда вернусь…

* * *

…Я была полностью измотана. Сидя за рулем «Оки» в маленькомпереулке возле Курского вокзала, прикрывая раненое плечо, я уже несколько развпадала в полузабытье. Ничего нового в нем я не увидела – те же смутные обрывкилиц, которые невозможно вспомнить, те же смутные обрывки фраз, которыеневозможно воспроизвести. Лицо погибшего больше месяца назад Фигаронакладывалось на лицо убитого сегодня Егора Самарина, которого я никогда невидела. Мои мертвецы не хотели покидать меня, они терпеливо ждали. Я тожеждала. Я уже успела приспособиться к раненой руке, я даже нашла удобноеположение: чуть вытянуть ее вдоль тела и прижать к груди. Дневная кровь запекласьи теперь коркой, как нимбом, окружала рану.

Тело саднило от синяков, заплывший глаз ничего не видел ислезился, да и легкое сотрясение мозга давало о себе знать, – временами я дажес отчаянием думала, что переоценила свои силы. Я была совершенно одна, хотязнала, что совсем рядом, в каких-нибудь двухстах метрах, стоит машина людейЛапицкого, которые наблюдают за мной. Я даже знала марку машины: ничем непримечательная серая «девятка».

Такая же, какая была у Фигаро.

Теперь, предоставленная сама себе, я вдруг вспомнила о нем.Об убийстве Кожинова целую неделю говорила вся Москва. И не столько о самомКожинове, сколько о несчастном Олеге Куликове.

Чертов капитан как в воду глядел: если бы истории любвиМарго и Кожинова не было, ее стоило бы выдумать. Продажные журналисты сделаливсе, чтобы превратить банальное заказное убийство в романтическую драму с двумясмертями в финале. Но не только у журналистов, а и у следователей не былоникакой другой версии: убийство из ревности, в котором замешаны молодой гений икультовая актриса нескольких поколений, устраивало всех. Марго, единственнаяоставшаяся в живых участница трагедии, едва оправившись от потрясения, былавынуждена уехать в Прагу, куда ее уже давно звали работать. Самым поразительнымбыло то, что за день до отъезда ее видели на могиле Куликова, о чем и сообщилипочтеннейшей публике в воскресном светском приложении одной крупной газеты.Марго оставила там три роскошные розы. На стебель одной из них был надетсеребряный перстень – жест, достойный великой актрисы…

О Кожинове говорили меньше всего.

… Морщась от боли, я отогнула рукав и посмотрела на часы –почти полночь. Что-то задерживается наш телемагнат, так можно и подохнуть отпотери крови, чего доброго… От непроходящей боли мне все время хотелосьплакать, и я злилась – на себя, на Лапицкого, на Михаила Юрьевича Меньших покличке Лещ. Только не поддаваться слабости, не дать себе окончательно власть взабытье.

Я не впала в забытье, я пыталась держать себя в руках. Икогда силы уже совсем оставили меня, серая «девятка», следившая за мной, дваждымигнула фарами.

Слава Богу. Ты вернулся. Ну, жди гостей, Михаил Лещ.Стараясь не тревожить раненую руку, я тронула с места «Оку». Через пять минут яуже была во дворе обычного московского дома, где на самом верхнем этаже жилМихаил Меньших. У Леща, помимо квартиры возле Курского, была еще дача наленинградском направлении: роскошный двухэтажный особняк. Но там почти всегдасшивались его журналисты. Сам же Лещ предпочитал свой чердачный вариантпентхауза. Выдержки ребятам Лапицкого было не занимать, – он вернулся домойоколо часа назад, и все это время я терпеливо ждала, когда же пройдет этотпроклятый час. Невзирая на мое плачевное состояние, они сообщили мне о приездеЛеща только сейчас.

Возле подъезда Меньших сиротливо торчала телефонная будка.Подогнав «Оку» вплотную к ней, я несколько минут просидела, закрыв глаза.

Сейчас-то все и начнется.

Удачи тебе, Анна.

Я с трудом выбралась из машины: голова Страшно кружилась,колени подгибались, во рту, казалось, навечно поселился свинцовый привкус.Телефон Меньших я помнила наизусть. Набрав номер и упершись лбом в телефонныйдиск, я считала долгие гудки. Наконец на другом конце провода низкий бархатныйголос произнес:

– Слушаю вас.

– Мне нужен Меньших, – даже играть не приходилось, мойголос прерывался и слабел с каждой минутой.

– Это Меньших. Слушаю вас.

– Нам нужно встретиться. У меня материалы для вас.Очень важные. Егор просил… Егора убили сегодня. Он приехал только утром из… – яназвала родной город Самарина. Лещ не мог не знать о нем и именно в контекстеаферы с военной техникой. По материалам досье он заинтересовался этой проблемойкак раз после того, как министерский куратор начал активную подготовку кполитической деятельности. – Кажется, его убили… Он дал ваш телефон и адрес. Онзнал, что ему угрожают. Он передал материалы мне.

– Где вы? – Лещ заглотнул наживку. Иначе и быть немогло: слово «материалы» действовало на него как красная тряпка на быка.

– Здесь. Внизу. Он дал ваш адрес, Егор. Его убили. Я…

– Как вас найти?

– Красная «Ока». Быстрее, пожалуйста… Сейчас онвыглянет из окна своего навороченного пентхауза, бесстрашный Лещ, и увидитмаленькую машину возле телефонной будки.

– Хорошо. – Он ни секунды не сомневался, отчаянныйпарень, он ничего не боялся. Он слишком часто уходил от смерти, чтобы бояться.– Ждите меня.

– Быстрее, – слабым голосом прошептала я и нажала нарычаг.

Все. Теперь он выйдет. Через три минуты он будет здесь.Теперь можно расслабиться, можно выпустить загнанную в угол боль на свободу,можно даже потерять сознание. Теперь все можно.

Телефонная трубка повисла на проводе. Я опустилась постеклянной стенке телефона-автомата прямо на грязный резиновый пол.Проваливаясь в беспамятство, я все-таки увидела вышедшего из подъезда Леща. Ясразу узнала его: именно такой, каким я его и представляла, самый достойныйпротивник из всех возможных.

Высокая мощная фигура (привет из далекой ранней юности, отмаленького тщедушного туберкулезника), гордо посаженная голова, открытое лицо стяжелым подбородком и резкими надбровными дугами, просто покоритель ДикогоЗапада, мечта шансонеток отдаленных сеттльментов.

Ну что ж, попытаться приручить тебя – одно удовольствие,подумала я и отключилась.

…И пришла в себя только от чьих-то жестких и торопливыхприкосновений. Я уже не сидела, скорчившись, в телефонной будке, я лежала наширокой и низкой кровати. Лещ стоял передо мной на коленях и аккуратно,стараясь не потревожить, снимал мой пропитанный кровью секретарский пиджачок. Ядернулась, давая понять, что пришла в себя, и беспомощно прикрыла грудь рукой.И тут же тихонько застонала: никаких бабских истерик, даже стонать нужно стихим достоинством, это должно произвести впечатление на людей, подобных Лещу:не зря же психологи убили на меня массу времени…