– Стреляй же!..

– Не могу, – он растерянно смотрел на меня, напистолет, – я не могу этого сделать.

– Стреляй же!

Видимо, я переоценила свои силы, страх уже наступал, онпобеждал боль, он легко клал ее на обе лопатки, еще минута, и он водрузит флагнад поверженным городом моего мужества… А мне еще нужно успеть повернуться кнему спиной, чтобы выстрел настиг меня сзади, бедную секретаршу, так чудесноспасшуюся от преследования, чтобы довести правдоподобие ситуации до абсурда.

– Стреляй, сволочь! – Я не выдержала. – Со своей женойты так не церемонился. А я не церемонилась с твоим покойным другом…

Это был запрещенный прием, но он сработал безотказно: поднявпистолет, капитан навскидку, не целясь, выстрелил. Плечо залило огнем, я упалаи на секунду потеряла сознание.

Очнулась я только тогда, когда надо мной склонился капитан сперекошенным от страха лицом.

– Все в порядке, – прошептала я, хотя плечо жгло так,как будто по нему водили раскаленным утюгом.

– Нужно остановить кровь, сейчас я перевяжу тебя… – Онбегло осмотрел рану и принялся зубами разрывать пакет, который прихватил,видимо, тогда, когда бежал ко мне. – Пуля прошла навылет, ничего не задето…Чистая работа.

– Профессионал. Ворошиловский стрелок. Горжусь тобой, –сквозь сжатые зубы сказала я.

– Я ведь мог убить тебя.

– Нет. Не мог.

– Что ты кричала мне? – Опять в самой глубине его глазугнездилась знакомая мне застаревшая ненависть.

– Если не слышал – ничего. Если слышал – все это неправда.

– Ты говорила об Ольге… О моей жене.

– Я ничего не знаю о твоей жене.

– А Олег? Ты что-то вспомнила?

– Нет. Просто нужно было как-то заставить тебяшевелиться…

– Ты рисковала. Я мог бы разнести тебе голову. И я этосделаю, если будешь использовать запрещенные приемы.

– Я всегда буду использовать запрещенные приемы, –почему-то теперь, после выстрела, мои собственные ненависть и сила окреплинастолько, что могли сразиться с его силой и его ненавистью ко всему миру, – иты это знаешь, как никто.

– Да. Я это знаю. Потерпи немного, сейчас я тебяперевяжу…

– Но не бинтами же, герр капитан, – я почему-товспомнила старую присказку шофера Виталика, которая покорно пришла за мной изтой жизни, где я была только растением с собственной отдельной палатой. –Соображать надо, говорю вам в который раз. У меня никаких бинтов быть не может,я же испуганная секретарша, а не заведующая травматологическим отделением.Рвите блузку.

Совершенно деморализованный, он вытащил блузку из юбки инеумело, зубами, оторвал тонкую неровную полоску ткани. Это оказалось хлипкойпреградой. Через минуту рукав полностью пропитался кровью и разбух.

Боль была нестерпимой, но я все же приспособилась к ней и непотеряла способности соображать.

– Ну все, – попыталась я улыбнуться капитану. –Предварительные изыскания проведены неплохо. Теперь отправляемся на охоту. Гдемой «Кадиллак»?

– Безумная женщина, – капитан покачал головой. – Тыпросто безумная женщина, тебя лечить надо, а не на какие-то задания отправлять.Помочь подняться?

– Я сама. Я все делаю сама.

С сегодняшнего утра мы как будто поменялись ролями: ядиктовала условия. А капитану приходилось только соглашаться. Он как будтообмяк и отпустил поводья. Если бы сегодня мне не предстояла самая главнаявстреча в моей жизни, – встреча, которая поможет мне понять, чего же ядействительно стою, – я бы купила водки и напилась на радостях.

Все-таки я тебя поломала, мальчик, я нашла на тебя управу. Ине в постели даже, это была бы дешевая победа. Нет. Я буду заниматься твоимделом, и буду делать его лучше тебя. Я буду подставлять всю этувысокопоставленную, погрязшую в грязи шваль, я буду сталкивать ее лбами, я будушантажировать ее, я буду играть на ее слабостях, я буду заставлять ее порокигреться на солнце, я буду обладать той властью, которая тебе и не снилась,капитан!..

То смутное, неопределенное, яростное влечение, которое яиспытывала к капитану, исчезло как дым. Я не удерживала его, потому что понялаего причину: больше всего мне хотелось переспать не с Костей Лапицким, а с тойсамой лукавой властью, которую он имел над всеми людьми, которые его окружали.Теперь и я получила частичку ее, а скоро получу еще больше.

Ноздри мои трепетали, здоровый глаз весело смотрел наЛапицкого: так нестерпимо весело, что он даже опустил ресницы.

– Что с тобой происходит, девочка, не могу понять.

– Избил, прострелил плечо – и еще спрашиваешь, что сомной происходит? Да ты большой оригинал, Костя Лапицкий.

Он взял лицо в горсть, взглянул на меня сквозь пальцы ипроизнес задумчиво:

– Нет, не то… Я тебя никогда такой не видел.

– Какой?

– Такой… Такой полной жизни. Такой красивой. Неужеливсе это так возбуждает тебя?

– Возбуждает – это пошлое слово. Но оно, пожалуй,подходит. Пусть будет – «возбуждает». Я только сейчас начинаю жить. А я знаю,что такое «не жить». Ты не знаешь, а я знаю…

Ай да Костя, в чутье тебе, подлецу, не откажешь. Зверинаяинтуиция.

– Я знаю, что такое «не жить». Сегодня утром убиличеловека. Убили ни за что, хотя он мог счастливо прожить жизнь, жениться набиблиотекарше и даже дождаться внуков. Копал бы себе картошку на даче,телевизор бы смотрел по вечерам, сериал «Секретные материалы». Но он лежитсейчас в морге с дыркой в голове, потому что ты придумала эту комбинацию.Только ты.

– Ну, ты тоже приложил руку к этому убийству, – теперьмысль о несчастном Егоре Самарине лишь глухо царапнула меня. – Думаю, это неединственное убийство, к которому ты ее приложил. Покойный несчастный Фигаромог бы многое рассказать по этому поводу. Я по сравнению с тобой – жалкаядебютантка.

– Если так будет продолжаться дальше, ты очень скоростанешь примой, – он сжал челюсть и загонял желваки по щекам.

– Только на это и надеюсь, друг мой. Пойдем…Когда мывышли из тира, все встало на свои места:

Лапицкий снова стал самим собой – надменным и фанатичныммозговым центром. Мне же отводилась роль правой, хотя и раненой, руки.

– Довезу тебя в этой колымаге до города, – Лапицкийкивнул на старушку «Оку». – Отдохнешь, потому что потом тебе трудно будет вестимашину с раненой рукой. Там тебя возьмут под наблюдение наши люди. Подъедешь кего дому, у него квартира возле Курского, адрес ты знаешь. Позвонишь отподъезда, там телефон-автомат, он исправен. Ну а дальше, как договорились. Тыпоняла?

– Да.