– Лежите спокойно, – сказал Лещ успокаивающим голосом,– вы ранены, но кость, кажется, не задета.

– Кто вы? – спросила я.

– Ваша красная «Ока» припаркована к подъезду?

– Кто вы? – снова спросила я.

– Ну хорошо. Меня зовут Михаил Меньших. Я закрыла глазаи попыталась улыбнуться.

– Это я звонила вам. Мне нужно…

– Потом, – Лещ положил на мои разбитые губы жесткуюширокую ладонь, хорошо пахнущую ухоженной кожей, и мне предательски захотелосьприжаться к ней губами. Теперь я начинала понимать всех его женщин, которыесохранили о Михаиле Меньших самые светлые воспоминания. – Все разговоры потом.Сейчас я продезинфицирую вашу рану, и вы попытаетесь уснуть. А я отгоню вашумашину, иначе разговоров не оберешься. Все водительское сиденье залито кровью.

– Егора убили… – медленно произнесла я и попыталасьпосмотреть на Леща заплывшим глазом.

– Вам, я смотрю, тоже досталось. Вы потеряли многокрови… Как вас зовут?

– Анна.

– Вы потеряли много крови, Анна. Но теперь вы вбезопасности.

А ты не в безопасности. Далеко не в безопасности, МихаилМеньших по кличке Лещ!..

Несмотря на мое молчаливое стоическое сопротивление, онвсе-таки стянул с меня блузку, под которой было дешевое белье, принес огромнуюбутыль спирта и осторожно промыл рану. А потом быстро и профессионально обработалее и наложил повязку.

Ай да красавчик, ай да сукин сын, ай да медбрат наобщественных началах, с ума сойти, какой мужик, думала я, пока он возился сомной. Если бы не рана, если бы не заплывший глаз, который делал смешной любуюпопытку заигрывания, если бы не эта чертова операция, наконец, я бы попыталасьсоблазнить его. Бедный Эрик, трах в ресторанной подсобке был пределом егомечтаний, мне ничего не стоило влюбить в себя немчика, а вот этого слабо? Жрецысекса Александр и Александра вложили в свою подопытную морскую свинку Аннустолько мертво просчитанных эротических схем, пора бы применить это напрактике. Рядом с этим роскошным типом находиться опасно, того и гляди крышапоедет от желания… Стоп, стоп, Анна, ты всегда должна помнить, для чего ты здесь.А посему переходи к своей роли испуганной секретарши, на которую свалиласьчужая страшная тайна…

А Лещ уже наливал спирт, которым дезинфицировал рану, вграненый стакан (откуда только такой раритет в этой вакханалиисуперсовременного дизайна?).

– Выпейте. Должно помочь.

– Это спирт? Я не буду пить, – только так и моглаответить маленькая секретарша, находящаяся в состоянии шока.

– Выпейте, станет легче, – он был настойчив.

– А нет ничего другого? Менее радикального?

– Сейчас поможет только это. Поверьте. Зажмурьтесь иглотайте, Анна.

Здоровой рукой я взяла стакан, смело сделала глоток,поперхнулась, но спирт все-таки выпила. Ничего сверхъестественного для меня вэтом не было, потому что пить медицинский неразбавленный спирт меня тоже учили.Но реакцию я отыграла точно: сейчас умру, мамочки, глаза на лоб лезут, во ртупожар… Лещ смотрел на меня с суровой жалостью.

– Больше не могу, – сказала я. – Дайте запитьчем-нибудь…

– А больше и не надо. И никаких «запить», – он кивнулна спирт. – Незаменимая вещь. Особенно в условиях, приближенных к боевым. Увас, как я посмотрю, примерно такая ситуация. Сейчас станет легче.

– Уже стало.

– Я отгоню вашу машину. А вы постарайтесь заснуть.

– Документы, – я даже приподнялась в кровати и тотчасже рухнула обратно, закусив губу, и без того болевшую. – Документы… Они вмашине под сиденьем.

– Хорошо, – ни один мускул не дрогнул на лице Леща. –Давайте помогу вам надеть рубашку…

С помощью Леща, не забывая стыдливо прикрывать рукой грудь,я натянула пахнущую свежестью огромную мягкую рубаху. Спирт и потеря кровиделали свое дело, я слабела на глазах, глаза слипались. Я даже не заметила, какзаснула.

А когда проснулась, было очень раннее утро или самый краешекночи. Не открывая глаз, сквозь неплотно сжатые ресницы, я рассматривала обстановкуи восстанавливала события предыдущего вечера.

Пока никаких проколов. Я останусь здесь как минимум на тридня, это ясно. Сотрясение мозга, постельный режим, да еще синяки, да еще рана,да еще документы, которые должны купить Леща с потрохами. Он ведь давно ходилкругами вокруг этого дела. Но эти вещи пока не должны меня волновать. А за тридня многое может произойти… И – главное – я смогу стать для него интересной.

Ладно, оставим для Леща сбой темпа, стиль свободнойимпровизации, рубато – вот как это называется, единственное слово в одном изкроссвордов Виталика, которое я не отгадала. Кстати, а где наш ковбой, где нашборец с несправедливостью, защитник угнетенного и обиженного государства?

Ковбой сидел за огромным, похожим на футбольное поле столоми копался в документах. Это были привезенные мной бумаги: я узнала бы их изтысячи. Перед ним стояла пепельница, полная окурков: я хорошо запомнила издосье, что он курит легкомысленные сигареты с ментолом – маленькая, почтиженская, слабость, единственный сомнительный штришок в монументальном образе.

У его ног лежала огромная, устрашающего вида собака, которуювчера я даже не заметила. Наверное, это и есть та самая дворняга Старик, вкоторой Лещ души не чает. Удивительная для собаки мудрая деликатность:

Старик лишь повернул морду в мою сторону, отреагировав намое пробуждение, и снова положил ее на лапы. Оставив Леща, бумаги и собаку, янаконец-то получила возможность по-настоящему рассмотреть его логово. Такоеможет свести с ума кого угодно, ничего не скажешь. Лещ, купивший половинуверхнего этажа дома, сломал все стены и устроил здесь настоящий пентхауз, встиле нью-йоркских богемных мастерских: никаких перегородок, любовь Меньших коткрытым пространствам неистребима. Недаром из всех видов спорта онпредпочитает гольф.

Дизайн квартиры был безупречен: кажется, его делаламериканец, очень дорогой архитектор из Лос-Анджелеса. Мебели немного, кромеширокой низкой кровати, на которой я сейчас лежала, минимум посадочных мест.Зато целую стену занимают постоянно работающие телевизоры: преодолевая шум вголове, борясь с черными точками в глазах, я пыталась сосчитать количествоканалов, которое принимало бунгало Леща, – и не могла. Наверняка вся крышаистыкана антеннами и спутниковыми тарелками, только так Михаил Меньших можетвыразить свою телевизионную любовь ко всему миру.

Огромное количество книг, огромное количество картин,обсевших стены, как мухи, в основном авангард, соц-арт и концептуализм,редкостная мерзость: русские художники, метнувшиеся в прежние времена на Запад,– его друзья, через одного. По периметру комнаты, через две стены, проходитокно, от пола до потолка. Стекло пуленепробиваемое, это мне тоже известно. Еслипродержаться у него до вечера (а сейчас меня вдруг начинают одолеватьсомнения), то можно будет увидеть панораму Москвы…