Когда я просил тебя стать моей женой, у меня совсем не былотаких мыслей. Мне наша жизнь в Двенадцати Дубах рисовалась спокойной, легкой,приятно-устойчивой. Мы с тобой сродни друг другу, Мелани, мы одинаково любимтишину и покой, и я видел впереди долгие, не слишком богатые событиями годы,посвященные музыке, книгам, мечтам. Но никак не то, что произошло! Никак неэто! Никак не ломку всего старого, не эту кровавую резню и ненависть! Этослишком дорогая плата, Мелани. Ни Права Юга, ни хлопок, ни рабы не стоят того,чтобы платить за них такой ценой — ценой того, что происходит с нами сейчас ичто может еще произойти. Ведь если янки одержат победу то судьба наша будетужасна. А они еще могут нас одолеть, моя дорогая.

Я не должен был писать тебе этих слов. Я не должен был так идумать, но ты спросила: какая тяжесть лежит у меня на сердце, и я отвечаю тебе:страх поражения. Помнишь, на барбекю в день нашей помолвки некий человек поимени Батлер, судя по произношению чарльстонец, позволил себе нелестноотозваться о южанах, обвинив их в невежестве, за что едва не был вызван надуэль? Помнишь, как близнецы готовы были пристрелить его, когда он сказал, чтоу нас мало заводов и фабрик, прокатных станов и кораблей, арсеналов имеханических мастерских? Помнишь, как он сказал: флот северян может такблокировать наши порты, что мы лишимся возможности вывозить хлопок? Он оказалсяправ. Янки вооружены новейшими винтовками, а мы выходим против них с мушкетамивремен Войны за независимость, и скоро блокада совсем нас задушит — к нам небудут поступать даже медикаменты. Нам следовало бы прислушиваться к такимциникам, как Батлер, которые знают, что говорят, а не к восторженным болтунам,которые только говорят, а дела не знают. Он, в сущности, сказал, что Югу нечемвоевать, кроме хлопка и спеси. Хлопок наш стал бесполезен, и осталось у настолько то, что он назвал спесью, а я бы назвал беспримерной отвагой. Если бы…»Тут Скарлетт аккуратно сложила письмо и сунула его обратно в конверт. Она не всилах была читать дальше — письмо оказалось слишком скучным. К тому же этиглупые мысли о поражении вселили в нее смутную тревогу. Да и вообще она началатайком читать эти письма вовсе не для того, чтобы забивать себе головустранными и малоинтересными фантазиями Эшли. Она наслушалась их предостаточно,сидя с ним на крыльце у себя в имении в те канувшие в прошлое времена.

Ей хотелось узнать только одно: пишет ли он Мелани пылкиеписьма. Пока что он их не писал. Она перечитала все до единого письма,хранившиеся в этой шкатулке, и не обнаружила ни в одном из них ни намека на то,чего любящий брат не мог бы написать сестре. Это были нежные письма, поройзабавные, порой сбивчивые, но это не были любовные письма. Скарлетт самойдоводилось — и не раз — получать пылкие любовные послания, и она безошибочноугадывала чутьем, когда в словах сквозила подлинная страсть. В этих письмах еене было. И как всегда после такого чтения украдкой, она почувствовала приятноеуспокоение. Письма укрепляли ее уверенность в том, что Эшли все еще любит ее. Иснова она усмехнулась про себя, удивляясь, как Мелани может не видеть, что Эшлилюбит ее только как друг. А Мелани, казалось, вовсе не считала, что письмамЭшли чего-то не хватает. Впрочем, ей ведь не с чем было их сравнивать — онаникогда не получала любовных посланий.

«Он пишет ей совершенно идиотские письма, — думалаСкарлетт. — Если когда-нибудь мой муж вздумает писать мне такую галиматью,ему достанется от меня на орехи! Господи, даже письма Чарли — и те были лучше».

Она перебирала пальцами уголки писем, разглядывая даты,стараясь припомнить содержание каждого письма. В них не было красивых описанийсражений и биваков, как в письмах Дарси Мида к его родителям или в письмахбедняжки Далласа Маклюра к его сестрам-перестаркам. Мисс Фейс, и мисс Хоуп, иМиды, и Маклюры с гордостью читали эти письма всем соседям, и Скарлетт не разиспытывала втайне стыд, что Эшли не пишет Мелани таких писем, которые интереснобыло бы почитать в швейном кружке вслух.

Казалось, Эшли в этих письмах вообще старался обходить войнумолчанием, словно хотел провести некую магическую черту, отделить себя и Меланиот своего времени, отгородиться от всех событий, которые произошли с тогопамятного дня, когда слова «форт Самтер» были у каждого на устах. Словно онстарался убедить себя в том, что никакой войны вообще нет. Он писал Мелани опрочитанных вместе книгах, о спетых вместе романсах, о старых друзьях и оместах, которые он посетил во время своей поездки в Европу. Все его письма былипронизаны тоской по Двенадцати Дубам, и листок за листком он вспоминал охоту идолгие прогулки верхом по тихим лесным просекам под холодным звездным небом, ипикники, и рыбную ловлю, и тихие лунные ночи, и пленительный величавый покойстарого дома.

Скарлетт вспомнились слова только что прочитанного письма:

«Никак не то, что произошло! Никак не это». И она услышала вних крик измученной души перед лицом чего-то ужасного, чего нельзя принять и отчего некуда скрыться. Слова эти ставили ее в тупик: ведь если Эшли не страшныни раны, ни смерть, так чего же он тогда боится? Она старалась разобраться вэтих сложных мыслях.

«Война нарушила его покой, а он… он не любит того, чтоугрожает его покою… Как я, например… Он любит меня, но боялся жениться на мне,боялся, что я нарушу уклад его жизни, образ мыслей. Нет, не то чтоб боялся, этоневерно. Эшли не трус. Какой же он трус, если его имя упоминается в донесениях,и полковник Слоан прислал Мелли письмо и описал, как храбро Эшли сражался, какон повел своих солдат в атаку. Когда он хочет чего-то достигнуть, нет человекасмелее и решительнее его, но… Он живет в том мире, что внутри него, а не в том,что его окружает, и не хочет слиться с ним… И он… О, я знаю, как это назвать!Если бы тогда, год назад, я понимала это, он бы женился на мне, я знаю».

Она стояла, прижав письма к груди, и с нежностью думала обЭшли. Ее чувство к нему не изменилось — оно было таким же, как в тот день,когда она впервые поняла, что любит его. Как в то мгновение, когда ей былочетырнадцать лет и она стояла на крыльце в Таре и увидела, как он подъезжаетверхом к дому, улыбается и волосы его золотятся в лучах утреннего солнца. И,увидев, обмерла. И сейчас она все так же, как та девочка-подросток,преклонялась перед этим мужчиной, совсем его не понимая и восхищаясь темисторонами его натуры, которые были ей самой чужды. Ее любовь все еще быладетской мечтой о Прекрасном Принце, не требующей ничего, кроме поцелуя ипризнания, что и он ее любит.

Прочтя письма Эшли, Скарлетт уже не сомневалась, что онлюбит ее, хотя и женился на Мелани, и ей, в сущности, было довольно этойуверенности. Она была еще так молода, и душа ее так нетронута. Близость сЧарльзом, его неловкие стыдливые ласки не смогли пробудить тлевшего в нейподспудного огня, и ее мечты об Эшли не шли дальше поцелуя. В те короткиелунные ночи, проведенные с Чарльзом, ее чувства еще не пробудились, она еще несозрела для любви. В объятиях Чарльза она не познала ни страсти, ни подлиннойнежности, ни высокого накала чувств в слиянии душ и тел.

Плотская любовь была для нее просто уступкой непонятнойодержимости мужчин, которую женщина не в состоянии разделить, — чем-топостыдным и мучительным, неизбежно ведущим к еще более мучительному: к родам.Эта сторона брака не являлась для нее неожиданностью. Накануне свадьбы Эллиннамекнула ей, что супружеские отношения включают в себя нечто такое, чтоженщина должна переносить стоически и с достоинством, а из перешептыванийдругих матрон в дни ее вдовства она почерпнула лишь подтверждение этим словам.И Скарлетт была рада, что и брак, и брачная постель — все это для нее позади.