Да, это осталось позади — но не любовь. Ведь ее любовь кЭшли была чем-то совсем иным, отличным от супружеской любви и страсти, чем-тоневыразимо прекрасным и священным, и чувство это крепло день ото дня,вынужденное таиться в молчании, питаясь неиссякаемыми воспоминаниями инадеждой.

Она вздохнула и аккуратно перевязала пачку писем ленточкой, сноваи снова раздумывая над тем, что отличало Эшли от всех, но ускользало от еепонимания. Она продолжала над этим размышлять, стараясь прийти к какому-товыводу, но, как обычно, задача эта оказалась непосильной для ее незрелого ума.Она положила письма обратно в шкатулку и захлопнула крышку. Внезапно ейприпомнились последние строки только что прочитанного письма, в которыхупоминалось имя Ретта Батлера, и она нахмурилась. Как мог Эшли придаватьзначение словам, произнесенным этим низким человеком год назад? Это странно.Он, несомненно, негодяй, хотя, надо отдать ему должное, — танцуетбожественно. Только негодяй мог сказать о Конфедерации то, что она слышала отнего на благотворительном базаре.

Она направилась к трюмо, окинула себя одобрительнымвзглядом, пригладила выбившиеся из прически темные пряди. Вид белоснежной кожии чуть раскосых зеленых глаз, как всегда, поднял ее настроение. Она улыбнулась,и на щеках заиграли ямочки. Вспомнив, как ее улыбка всегда восхищала Эшли, онавыбросила капитана Батлера из головы и с удовольствием полюбовалась на своеотражение в зеркале. Мысль о том, что она любит чужого мужа и только что тайкомпрочла его письма, адресованные жене, не потревожила ее совести и не омрачиларадости, которую давало ей сознание своей молодости, очарования и окрепшаяуверенность в любви Эшли.

Она отперла дверь и, спускаясь вниз по винтовой лестнице,запела «В час победы нашей». На сердце у нее было легко.

Но хотя побед было одержано немало, война все еще длилась илюди уже перестали говорить: «Еще одна, последняя победа — и войнеконец», — и перестали называть янки трусами. Теперь всем становилось ясно,что янки далеко не трусы и, чтобы одолеть их, потребуется одержать еще немалопобед. Но все же победы были — генерала Моргана и генерала Форреста в Теннесси,а впереди маячила триумфальная победа во втором сражении при Булл-Рэне — онапредставлялась столь очевидной, словно с янки уже были сняты скальпы. Но покачто за эти будущие скальпы приходилось платить дорогой ценой. Госпитали и домаАтланты были переполнены больными и ранеными, и все больше и больше женщинпоявлялось в трауре, а унылые ряды солдатских могил на Оклендском кладбищестановились все длиннее и длиннее.

Бумажные деньги, выпускавшиеся Конфедерацией,катастрофически обесценивались, а стоимость продуктов и одежды так жекатастрофически росла. Тяжелое бремя податей начало сказываться на рационежителей Атланты. Пшеничная мука становилась редкостью и так вздорожала, чтокукурузный хлеб понемногу вытеснил бисквиты, вафли и сдобные булочки. Из мясныхлавок почти исчезла говядина, баранины тоже оставалось мало, и стоила она такдорого, что была по карману лишь богачам. Впрочем, в свинине, битой птице иовощах недостатка пока не ощущалось.

А корабли северян все ужесточали блокаду южных портов. Чай,кофе, шелка, корсеты из китового уса, одеколоны, журналы мод и книгистановились малодоступной роскошью. Цены даже на самые дешевые хлопчатобумажныеткани взлетели так, что дамы, вздыхая, взялись за переделку прошлогоднихнарядов в соответствии с требованиями нового сезона. Ткацкие станки, годамипокрывавшиеся пылью на чердаках, перекочевывали вниз, и в каждой гостиной можнобыло увидеть рулоны домотканых материй. Все женщины, мужчины (в военной форме ив гражданской одежде), дети, негры, — все ткали. Серый цвет — цветмундиров армии конфедератов — почти повсеместно исчез, уступив местоОрехово-желтому оттенку домотканой одежды.

Уже и госпитали начинали ощущать нужду в хинине, каломели,хлороформе, опиуме, йоде. Использованные бинты и марля стали слишком большойдрагоценностью, чтобы их выбрасывать после употребления, и все дамы, работавшиев госпиталях, возвращались домой нагруженные корзинками с окровавленнымперевязочным материалом, который надлежало выстирать, выгладить и снова пуститьв дело.

Но для Скарлетт, едва освободившейся от пут вдовства, этивоенные дни протекали весело и оживленно. Некоторые ограничения в пище инарядах не могли испортить ей настроения — так была она счастлива, вырвавшисьна волю.

Когда она вспоминала истекший год, где в унылой череде днейодин день был неотличим от другого, ей казалось, что теперь время летит сголовокружительной быстротой. Каждый зарождавшийся день сулил какое-нибудьновое увлекательное приключение, новые знакомства, и она знала, что какие-то мужчиныбудут искать с ней встречи и будут говорить ей, как она хороша, заверять, чтоони почли бы для себя за честь сражаться за нее и даже умереть. И хотя оналюбила Эшли и не сомневалась, что будет любить его до последнего вздоха, этоничуть не мешало ей кокетничать напропалую и получать предложения руки исердца.

Неумолчные отголоски, доносившиеся в Атланту, вносилиприятную непринужденность во взаимоотношения, повергавшую людей почтенных втревогу. Обескураженные мамаши обнаруживали, что их дочерям наносят визитынезнакомые люди, чья родословная никому не известна и которые не имеют при себерекомендательных писем, и с ужасом замечали, что дочери разрешают этим людямукрадкой пожимать им руку. Миссис Мерриуэзер, ни разу не позволившая будущемусупругу поцеловать ее до свадьбы, просто не поверила своим глазам, увидев, чтоМейбелл целуется с маленьким зуавом Рене Пикаром. Ужас ее был тем болеенеописуем, что Мейбелл ничуть не была смущена. И хотя Рене немедленно предложилМейбелл руку и сердце, это не могло изменить существа дела. Миссис Мерриуэзервидела, что Юг стремительно скатывается в бездну морального разложения, и нераз во всеуслышание об этом заявляла. Остальные матери с жаром поддерживали ееточку зрения и винили во всем войну.

Но мужчины, приготовившись через неделю-другую сложитьголову на поле боя, не намерены были предпринимать установленное правиламихорошего тона длительное и церемонное ухаживание и выжидать год, прежде чем,собравшись с духом, назвать свою избранницу по имени — с прибавлением,разумеется, обязательного «мисс». Обычно они теперь через три-четыре месяца ужеделали предложение. А девушки, хотя и знали, что настоящая леди должна поначалутрижды ответить на предложение отказом и только на четвертый раз принять его,готовы были сразу же, не раздумывая долго, сказать «да».

Эта простота нравов, принесенная войной, сделала жизньнеобычайно увлекательной для Скарлетт. Если бы не грязная зачастую работасиделки и не тоскливая обязанность скатывать бинты, она, пожалуй, ничего неимела бы против того, чтобы война длилась вечно. В сущности, она и работу вгоспитале переносила теперь без раздражения, ибо здесь ей открывался огромныйпростор для ловли поклонников. Раненые были беззащитны перед ее чарами и тут жесдавались на милость победителя. Сменить повязку, отереть пот со лба, взбитьподушки, помахать веером — и объяснение в любви не заставит себя ждать. О, этобыла поистине райская жизнь после года такого унылого существования!