– И как ты думаешь, кто нас познакомил? Угадай!

И не успеваю я ответить…

– Тонголеле!

– Исполнительница шимми из фильма?

– Она. Та самая Тонголеле. Ты представить себе не можешь!

Но я представляю. Зернистый черно-белый фильм. Свет прожекторов сходится в одной точке в дымном ночном клубе, гремят джазовые барабаны, когда она, босая, выходит танцевать.

– Rumberas [389]и другие исполнительницы экзотических танцев приходили и уходили, – добавляет тетушка. – Калантан, Росси Мендоса, Мария Антониета Понс, Нинон Севилья, Роса Кармина. Но после Тонголеле таитянские танцы стали повальным увлечением.

– Она приехала прямо из Папеэте!

– Но это неправда, – говорит Тетушка. – Ее настоящее имя Иоланда Монтес, и приехала она из Окленда, Калифорния, но представляешь, как бы это прозвучало? Иоланда Монтес прямиком из Окленда, Калифорния! В этом не было chiste[390]. О Тонголеле выдумывали всяческие истории. Говорили, что она кубинка. Таитянка. Но это просто puro cuento. Она была совсем как ты, Лала, девушка, рожденная там, говорившая по-испански с акцентом.

– А я и не знала, что ты общалась с кинозвездами, Тетушка. Почему ты никогда не водила меня на ее фильмы?

– Фильмы? Хочешь сказать, churros[391], – фыркает Тетушка. – Это были не фильмы, а просто предлоги для ее танца. Но, боже, как же она танцевала!

Я представляю мексиканский мюзикл пятидесятых таким, каким мы только что его видели, добрых полчаса посвящены выступлению Тонголеле в кабаре, клубы дыма поднимаются в свете серебряных прожекторов и незабываемое тело Тонголеле, способное спасти даже самый дрянной фильм. Картонные пальмы на большой пустой сцене с силуэтами танцовщиц, неправдоподобно большая сцена, коктейли в высоких бокалах с бумажными зонтиками и тропический ночной клуб, оклеенный бамбуковыми обоями, занавес из блестящих бусинок, столики с неяркими маленькими лампами и африканские маски, хотя предполагается, будто это Полинезия, потому что так уж устроены фильмы. Молодая Иоланда Монтес в черно-белом бикини с шифоновым шлейфом, с лицом моей первой куклы Барби – сильно подведенные раскосые глаза и водопад конского хвоста. Волосы выкрашены в очень черный цвет, и лишь фирменная белая прядь над правой бровью.

– Иоланда Тонголеле была всего-навсего подростком чуть старше тебя, Лала, впервые приехав в Мехико, она взобралась на барабан в леопардовом бикини и станцевала так, что проложила себе путь к славе.

– Правда? Она была немногим старше меня? Может, и для меня еще не все потеряно.

– К тому вечеру, когда меня повели смотреть на нее, – продолжает Тетушка, – Тонголеле была уже знаменита и танцевала немало лет, хотя все еще оставалась ребенком. И я тоже была una escuincla, всего-навсего ребенком. В те времена носили лифчики с заостренными чашечками, и в тот вечер, что я смотрела шоу Тонголеле в el Blanquita, на мне был именно такой лифчик, прошитый кругами, как мишень. Мне запомнилась это потому, что я была так молода, что в нем не было ничего кроме воздуха. И мне нужно было быть предельно осторожной и следить за тем, чтобы никто не обнял меня.

Меня взяли туда твой Дядюшка Малыш и одна из его подруг. Без него, думаю, мама не отпустила бы меня. «Ну зачем тебе туда идти? Разве не знаешь, что в el Blanquita полно индейцев, они блюют в проходах и бросают чулки с песком и мочой, и бог знает что еще вытворяют, да и к чему я тебе все это говорю?» Но в конце концов твой Дядюшка, который вел себя с мамой как истинный lambiache[392], вечно говорил: «Ay, Mamá, эта завивка делает тебя такой красавицей» или «До чего же это платье молодит тебя», и так далее, и так далее, ты не можешь представить, до чего ужасен он был, твой Дядюшка!.. Так вот, наконец твой Дядюшка уговорил ее разрешить мне пойти с ними.

– А я думала, Бабуля строга только с нами. И что ты надела, Тетушка?

– Я была estrenando – в новом наряде, юбке с блестками. На ней был изображен ночной Таско, вышитый пурпурными и зелеными блестками. Она у меня сохранилась до сих пор, напомни, чтобы я показала ее тебе. Невероятно. Нет, моя сладкая, я больше не влезаю в нее.

Но дай мне рассказать, что было дальше! В тот вечер, что мы пришли посмотреть Тонголеле, имел место натуральный разгул страстей! Нет, я говорю о театре, стулья были поломаны, бутылки разбиты, и все такое. Это было восхитительно! Ну так казалось не тогда, а теперь, когда я вспоминаю об этом.

– Боже, до чего же мне хочется, чтобы со мной тоже происходили такие волнующие вещи.

– Представь себе волну. Нет, океан людей, напирающих и толкающихся. И что того хуже, некоторые bruto пользовались ситуацией и гладили тебя сзади. То есть меня. До чего отвратительно! ¡Fuchi! Об этом мне не хочется даже думать. Но боже! Представь только это безумное море, стремящееся добраться до Тонголеле!

– А что было потом?

– А ты как думаешь? Они взобрались на сцену и ворвались за кулисы.

– Невероятно!

– Так оно и было! Это была толпа дикарей. Помню, из-за того, что столько тел оказались спрессованы вместе, в театре поднялась вонь. Воняло японскими орехами, застоявшимся сигаретным дымом, помадой для волос Tres Flores, потными подмышками, промежностями и ногами, газами тех, кто съел слишком уж много chicharrones или шкварок. Мешанина разных запахов. Они все обезумели, вскарабкались на сцену, оборвали бархатный занавес и ревели всю дорогу до ее гримерной. Все это происходило, пока я ждала Тонголеле, чтобы попросить ее расписаться на моем билете.

После первого шквала аплодисментов Малыш говорит: «Давай пройдем за кулисы». Публика топает, и свистит, и кричит, и практически сносит здание театра, потому что хочет еще, потому что ей недостаточно того, что она получила. Она считает, что часа танцев ей мало. Но ты бы видела ее, la pobre, она вся покрыта потом, скользкая, как рыба, вытащенная на берег, но, о, такая потрясающая. Я была совершенно поражена. Я никогда не видела, чтобы кто-то так танцевал. Ты представить себе не можешь, до чего красива она была, Лала, она была божественна. Ох уж эти глаза. Нечто невероятное. Зеленые, как листва. Зеленые, словно крылья попугая. Зеленые-презеленые, словно авокадо. Зеленые, словно хризолит. Ярко-зеленые, словно… твой любимый лимонад «Харритос». Не смейся, я не лгу. Но я рассказывала тебе о дебоше. Такой escándalo[393], Лалита, что ты и представить себе не можешь.

Но я представляю, Тетушка. Как будто все происходившее тогда снято на контрастную пленку с глубокими тенями и множеством силуэтов. Черно-белый фильм-churro, на экране мелькает прилипший к объективу волос. Тонголеле. Тропический ливень, жаркие джунгли, возбужденная черная пантера. Дверь ее гримерной ходит ходуном под натиском 3129 мексиканских мужчин, готовых съесть ее, вонзить в нее свои зубы, выпить кровь, проглотить ее сердце. Тон-го-ле-ле! Тон-го-ле-ле! Тон-го-ле-лееееееее!