Жара вокруг джипа нарастала. Если еще немного посидим,придется мне снова включать кондиционер. Если Жан-Клод прав, то сегодня мы сНатэниелом имели секс. Хотелось думать, что он все-таки не прав, потому что яотносилась к Натэниелу как к ребенку, причем ребенку — жертве страстейвзрослых. О таких детях заботятся, но не занимаются с ними сексом, даже еслиони этого хотят.

Грудь слегка побаливала от следа зубов. Мы так часто спали водной постели, что странно было, когда его со мной не было. Но я все равно невидела в нем взрослого — горько, но правда.

— Жан-Клод был вполне уверен, что ardeurсегоднядостаточно насытился, и до конца ночи нам не помешает, — сказала я.

Натэниел кивнул.

— Тебе не понадобиться кормить его, пока несколькочасов не поспишь. Жан-Клод мне это слегка растолковал.

Это меня возмутило.

— Что? Он с тобой об этом говорил?

Он покачал головой:

— Анита, он беспокоится за тебя.

— Да уж!

— Ты действительно не собираешься спать сегодня вЦирке?

— Нет, — ответила я, скрестив руки на груди.Наверняка я выглядела столь же непреклонно, как была настроена.

— А когда ты завтра утром проснешься, что будет?

Очень тихо звучал его голос в жаркой и темной машине.

— Я не понимаю, к чему ты.

— Понимаешь.

Я вздохнула:

— Натэниел, я не хочу этого делать. Не хочу иметь всебе инкуба Жан-Клода. Я бы предпочла быть настоящей Нимир-Ра, чем кормиться отдругих.

— А если ты заполучила и то и другое? — спросил онеще тише.

Я пожала плечами, все так же скрестив руки, но сейчас этобыл не жест непреклонности, а скорее попытка обнять себя за плечи отнеуверенности.

— Тогда не знаю.

— Я буду здесь, Анита, в твоем распоряжении.

— Где будешь? — глянула я на него.

— Завтра, здесь, когда ты проснешься.

— И что еще рассказал тебе Жан-Клод, пока я моталась,выясняя, что с Дамианом?

Натэниел не отвел глаза, не изменился в лице. Его этотразговор ни на йоту не смутил.

— Что не будет держать зла, если ты со мнойпо-настоящему будешь иметь секс.

Я всмотрелась в его лицо.

— А то, что было сегодня, ты сексом не считаешь? —спросила я наполовину утвердительно.

— Нет.

— Я тоже, но... — Хорошо, что темно, потому что язарделась, но мне, черт побери, хотелось получить ответ на этот вопрос еще откого-нибудь. — Я знаю, почему я не считаю это настоящим сексом, а тыпочему?

Он улыбнулся и отвел глаза, опустил их.

— Когда в первый раз ты мне обработала спину, это былодля меня ближе к настоящему сексу.

— Игра «доминант — подчиненный»?

— Да нет, — ответил он, не поднимая глаз. —Если бы действительно понадобился презерватив, это и был бы секс.

— Ты имеешь в виду сношение.

Он кивнул, все так же не глядя на меня.

— Вот и у меня такое же чувство. Но Жан-Клод сказал,что я занимаюсь самообманом.

Натэниел блеснул мимолетной улыбкой и опять уставился вникуда.

— А мне он сказал, что я очень американец, оченьсамцовый и очень молодой.

— Ты американец, мужского пола, двадцати лет, —сказала я. — Каким тебе еще быть?

Он посмотрел на меня и снова отвернулся. Явно он был не всвоей тарелке.

— Что еще говорил Жан-Клод?

— Ты будешь сердиться.

— Выкладывай, Натэниел.

Он пожал плечами, и полоски его топа обнажили плечи почтицеликом.

— Он надеется, что ты выберешь меня своим pomme desang.Сказал, что говорил тебе об этом.

— Говорил.

— Можно мне расстегнуть ремень?

— Пожалуйста, не стесняйся.

Он отщелкнул ремень и повернулся ко мне лицом, подтянув однуногу на сиденье, закинув косу на плечо.

— Жан-Клод сказал, что чем больше ты сопротивляешься,тем сильнее становится ardeur,но если кормить его, как только он возникнет, тосправиться с ним легче.

— Он говорил мне.

— Он боится, что ты попытаешься выяснить это завтра,без него. Он опасается, что ты будешь сопротивляться весь день и сдашься лишьтогда, когда будешь вынуждена.

— Интересная идея, — сказала я.

Натэниел покачал головой:

— Не упирайся, Анита, не борись. Мне страшно думать,чем это может кончиться.

— Так. Значит, завтра утром я должна перевернуться сбоку на бок и рухнуть в твои объятия? — Мне не удалось сдержатьязвительности, и у него на лице появилась обида, так что мне тут же захотелосьизвиниться: — Ничего личного, Натэниел. Дело не в тебе, а в необходимостиделать то, что мне не нравится.

— Я знаю. — Он снова опустил голову, чтобы несмотреть мне в глаза. — Только обещай мне, что когда завтра утром тобойовладеет голод, ты обратишься ко мне — или к другому — сразу, и не будешьстараться быть такой... упорной.

— А какое слово ты хотел сказать?

Он улыбнулся:

— Упрямой.

Я не могла сдержать улыбку.

— Не уверена, что смогу сразу лечь на спину, как толькона меня накатит, ardeur.Я просто не умею сдаваться быстро, Натэниел. Ты этопонимаешь?

— Тебе надо доказать, что ты сильнее его.

— Нет, я просто должна быть той, кто я есть. А я такая,которая не уступает кому-нибудь или чему-нибудь.

— Это еще слабо сказано, — осклабился он.

— Ты надо мной смеешься?

— Чуть-чуть.

— Натэниел, ты видел, что я сделала с шеей Джейсона.Если я тебе что-нибудь сделаю? В смысле, по-настоящему плохое?

— Джейсон выздоровеет, Анита, и он не жаловался, когдаАшер его уносил. — Широко улыбаясь, Натэниел отвернулся, будто хотелсдержать смех.

— В чем дело?

Он мотнул головой:

— Ты разозлишься, а он этого не хотел бы.

— Что он сказал, Натэниел?

— Спроси его сама. Он всегда умел говорить тебе всякиемерзости, а ты их считала остроумными. Если скажу я, ты озвереешь.

— А если я тебе прикажу мне сказать?

Он секунду подумал и блеснул очередной улыбкой. Хорошейтакой улыбкой, молодой, спокойной, настоящей. Когда я впервые увиделаНатэниела, он забыл, как надо улыбаться.