А теперь я себя убью. Так будет гораздо лучше. Я устал отэтого чувства вины, мук и тяжелых снов, а кроме того. мне не нравятся шорохи встене. Там может прятаться кто угодно, Или что угодно.

Я не сумасшедший. Я это знаю и надеюсь, вы тоже знаете. Еслиты говоришь, что не сумасшедший, считается, что ты сумасшедший и есть, но явыше этих мелких игр. Она была со мной. Она была реальна. Истинная любовь неумирает Вот как я подписывал все мои письма к Бетси. Те, которые рвал.

Но Нона была единственной, кого я любил по– настоящему.

Здесь так жарко. И мне не нравятся звуки в стенах.

ТЫ ЛЮБИШЬ?

A, я люблю.

А истинная любовь не умирает.

И так, мы тащимся в школу.

Зевотою сводит скулы.

Ты спросишь – какие уроки?

Мы – два урода-отрока,

Руки как крюки.

Вот она. Улица Фруктов, -

Ты смотришь мимо,

Губы упрямо сжаты...

Деревья стоят желтые,

Листву разносит на мили.

Листва гниет под стеной.

Рюкзак – у тебя за спиной.

У солнца – фруктовая кожица.

Прохожие хмурятся.

И тень твоих ног – ножницы -

Не режет улицу.

Ты говоришь: школьники – фрукты.

Круто!

Взрываемся смехом.

Все наезжают на ягоды -

Уж больно мелкие.

Бананы по коридорам стоят патрулями.

Вот к школе мы подрулили.

(Опавшей листвы запах.)

И у тебя в глазах

Я увидел внезапно

Персики – у доски,

Яблоки – на тусовках...

Школьники брызжут соком

В припадках тоски.

У груш – торчащие уши.

Арбузы – такие копуши,

Сплошь толстяки да мямли,

Для всех обузы.

Ты – говоришь – ты арбуз,

Я говорю – да мало ли...

Слова приносят беду.

Я тоже порассказал бы,

Да вот – не буду.

А мог бы ведь и про то,

Как парни-арбузы пугаются:

Трудно застегивать пуговицы

На собственных же пальто;

Сливы приходят на помощь...

Я бы сказал – а помнишь,

Как здесь, вот на этой улице,

Украл я твое лицо?

Ношу на своей роже,

Оно изрядно поношено -

В ухмылке растянуто.

Знаешь – мы скоро расстанемся,

Такой вот мрак.

На улице пусто.

Знаешь, а умирать -

Не простое искусство.

Но я-то учусь быстро,

Конец – близко.

А ты на белом листе

Напишешь свое имя.

Минуты летят – черт с ними.

Несутся туда,

Где – между Теперь и Тогда -

Смываемся мы с уроков,

Плетемся по Улице Фруктов -

Джинсы в заплатах,

Где ветер нас оплетает

Сетью осеннего злата,

Что, в общем, ужасно банально-

Сказал, и сам же не верю.

И чуть подальше

Сурово ведут бананы

Последний арбуз опоздавший

В высокие школьные двери...

Рано или поздно в процессе обучения у каждогостудента-медика возникает вопрос. Какой силы травматический шок может вынестипациент? Разные преподаватели отвечают на этот вопрос по-разному, но, какправило, ответ всегда сводится к новому вопросу: Насколько сильно пациентстремится выжить?

26 января.

Два дня прошло с тех пор, как шторм вынес меня на берег.Этим утром я обошел весь остров. Впрочем, остров – это сильно сказано. Он имеетсто девяносто шагов в ширину в самом широком месте и двести шестьдесят семьшагов в длину, от одного конца до другого.

Насколько я мог заметить, здесь нет ничего пригодного дляеды.

Меня зовут Ричард Пайн. Это мой дневник. Если меня найдут(когда? ), я достаточно легко смогу его уничтожить. У меня нет недостатка вспичках. В спичках и в героине. И того и другого навалом. Ни ради того, ни радидругого не стоило сюда попадать, ха-ха. Итак, я буду писать. Так или иначе, этопоможет скоротать время.

Если уж я собрался рассказать всю правду – а почему бы инет? Уж времени-то у меня хватит! – то я должен начать с того, что я, РичардПинцетти, родился в нью-йоркской Маленькой Италии. Мой отец приехал из СтарогоСвета. Я хотел стать хирургом. Мой отец смеялся, называл меня сумасшедшим иговорил, чтобы я принес ему еще один стаканчик вина. Он умер от рака, когда емубыло сорок шесть. Я был рад этому.

В школе я играл в футбол. И, черт возьми, я был лучшимфутболистом из всех, кто когда-либо в ней учился. Защитник. Последние два годая играл за сборную города. Я ненавидел футбол. Но если ты из итальяшек и хочешьходить в колледж, спорт – это единственный твой шанс. И я играл и получал свое спортивноеобразование.

В колледже, пока мои сверстники получали академическоеобразование, я играл в футбол. Будущий медик. Отец умер за шесть недель домоего окончания. Это было здорово. Неужели вы думаете, что мне хотелось выйтина сцену для получения диплома и увидеть внизу эту жирную свинью? Какпо-вашему, нужен рыбе зонтик? Я вступил в студенческую организацию. Она была неиз лучших, раз уж туда попал человек с фамилией Пинцетти, но все-таки это былочто-то.

Почему я это пишу? Все это почти забавно. Нет, я беру своислова обратно. Это действительно забавно. Великий доктор Пайн, сидящий на скалев пижамных штанах и футболке, сидящий на острове длиной в один плевок и пишущийисторию своей жизни. Я голоден! Но это неважно. Я буду писать эту чертовуисторию, раз мне так хочется. Во всяком случае, это поможет мне не думать оеде.

Я сменил фамилию на Пайн еще до того, как я пошел вмедицинский колледж. Мать сказала, что я разбиваю ее сердце. О каком сердце шларечь? На следующий день после того, как старик отправился в могилу, она ужевертелась вокруг еврея-бакалейщика, живущего в конце квартала. Для человека,так дорожащего своей фамилией, она чертовски поторопилась сменить ее наШтейнбруннер.