Хирургия была единственной моей мечтой. Еще со школы. Дажетогда я надевал перчатки перед каждой игрой и всегда отмачивал руки после. Еслихочешь быть хирургом, надо заботиться о своих руках. Некоторые парни дразнилименя за это, называли меня цыплячьим дерьмом. Я никогда не дрался с ними. Играв футбол и так уже была достаточным риском. Но были и другие способы. Большевсех мне досаждал Хоу Плоцки, здоровенный, тупой, прыщавый верзила. У меня былонемного денег. Я знал кое-кого, кое с кем поддерживал отношения. Этонеобходимо, когда болтаешься по улицам. Любая задница знает, как умереть. Вопросв том, как выжить, если вы понимаете, что я имею ввиду. Ну я и заплатил самомуздоровому парню во всей школе, Рикки Брацци, десять долларов за то, что онзаткнул пасть Хоу Плоцки. Я заплачу

Тебе по доллару за каждый его зуб, который ты мне принесешь,– сказал я ему. Рикки принес мне три зуба, завернутых в бумажную салфетку. Онповредил себе костяшки двух пальцев, пока трудился на Хоу, так что вы видите,как это могло быть опасно для моих рук.

В медицинском колледже, пока другие сосунки ходили в лохмотьяхи пытались зубрить в промежутках между обслуживанием столиков в кафе, продажейгалстуков и натиранием полов, я жил вполне прилично. Футбольный, баскетбольныйтотализатор, азартные игры. Я поддерживал хорошие отношения со старымидрузьями. Так что в колледже мне было неплохо.

Но по-настоящему мне повезло, только когда я начал проходитьпрактику. Я работал в одном из самых больших госпиталей Нью-Йорка. Сначала этобыли только рецептурные бланки. Я продавал стопочку из ста бланков одному изсвоих друзей, а он подделывал подписи сорока или пятидесяти врачей по образцампочерка, которые продавал ему тоже я. Парень продавал бланки на улице подесять-двадцать долларов за штуку. Всегда находилась масса кретинов, готовыхкупить их.

Вскоре я обнаружил, как плохо контролируется складмедикаментов. Никто никогда не знал, сколько лекарств поступает на склад исколько уходит с него. Были люди, которые гребли наркотики обеими руками. Но нея. Я всегда был осторожен. Я никогда не попадал впросак, до тех пор пока нерасслабился и пока удача не изменила мне. Но я еще встану на ноги. Мне всегдаэто удавалось.

Пока больше не могу писать. Рука устала, и карандашзатупился. Не знаю, почему я беспокоюсь. Наверняка кто-нибудь вскоре подберетменя.

27 января.

Лодку отнесло течением прошлой ночью, она затонула в десятифутах от северной оконечности острова. Где взять трос? Так или иначе днонапоминает швейцарский сыр после того, как лодка налетела на риф. Я уже забралс нее все, что того стоило. Четыре галлона воды. Набор для шитья. Аптечку.Блокнот, в котором я пишу и который был предназначен для роли судового журнала.Смех да и только. Где вы слышали о спасательной шлюпке, на которой не было быни грамма ЕДЫ? Последняя запись была сделана 8 августа 1970 года. Да, еще дваножа, один тупой, другой очень острый, и гибрид ложки с вилкой. Я воспользуюсьими, когда буду ужинать этим вечером. Жареная скала. Ха-ха. Ну что ж, покрайней мере я смог заточить карандаш.

Когда я выберусь с этой запачканной птичьим дерьмом скалы, япервым делом как следует разберусь с транспортной компанией, подам на них всуд. Только ради этого стоит жить. А я собираюсь жить. Я собираюсь выбратьсяотсюда. Так что не заблуждайтесь на этот счет. Я собираюсь выбраться.

(позже)

Когда я составлял свой инвентарный список, я забыл упомянутьо двух килограммах чистейшего героина, около трехсот пятидесяти тысяч долларовпо нью-йоркским уличным ценам. Здесь он не стоит ни черта. Ну разве это незабавно? Ха-ха!

28 января.

Ну что ж, я поел, если только можно назвать это едой. Наодну из скал в центре острова уселась чайка. Скалы там столпились в беспорядке,так что получилось нечто вроде горного хребта, сплошь покрытого птичьимдерьмом. Я нашел кусок камня, который удобно лег мне в руку, и подобрался к нейнастолько близко, насколько осмелился. Она торчала там на скале и смотрела наменя своими блестящими черными глазами. Странно, что урчание моего живота неспугнуло ее.

Я бросил камень так сильно, как только мог, и попал ей вбок. Она громко вскрикнула и попыталась улететь, но я перебил ей правое крыло.Я понесся за ней, а она запрыгала от меня. Я видел, как кровь струйкой стекалапо белым перьям. Чертова птица задала мне жару. Когда я оказался на другойстороне центральной скалы, моя нога застряла между двумя камнями, и я чуть несломал себе лодыжку.

Наконец она начала понемногу сдавать, и я настиг ее навосточной стороне острова. Она пыталась добраться до воды и уплыть. Я схватилее за хвост, а она повернула голову и долбанула меня клювом. Тогда я схватил ееодной рукой за ногу, а второй взялся за ее несчастную шею и свернул ее. Звукломающейся шеи доставил мне глубокое удовлетворение. Кушать подано, сударь. Ха!Ха!

Я отнес ее в свой «лагерь». Но еще до того, как ощипать ивыпотрошить ее, я смазал йодом рваную рану от ее клюва. На птицах чертова уймамикробов, только инфекции мне сейчас и не хватало.

С чайкой все прошло отлично. Я, к сожалению, не могприготовить ее. Ни одной веточки, ни одной волнами прибитой доски на всемострове, да и лодка затонула. Так что пришлось есть ее сырой. Желудок тотчас жезахотел извергнуть ее. Я посочувствовал ему, но не мог ему этого позволить. Ястал считать в обратном направлении, до тех пор пока приступ тошноты не прошел.Это помогает почти всегда.

Можете представить себе, что эта дрянь чуть не сломала мнещиколотку, да еще и клюнула меня. Если завтра я поймаю еще одну, надо будет еепомучить. Этой я позволил умереть слишком легко. Даже когда я пишу, я могупосмотреть вниз и увидеть на песке ее отрезанную голову. Несмотря на то, что еечерные глаза уже покрылись тусклой пленкой смерти, она словно бы усмехаетсямне.

Интересно, у чаек есть хоть какие-нибудь мозги?

Съедобны ли они?

29 января.

Сегодня никакой жратвы. Одна чайка села недалеко от верхушкикаменной глыбы, но улетела, прежде чем я успел «передать ей точный пас вперед»,ха-ха! Начала отрастать борода. Чертовски чешется. Если чайка вернется и япоймаю ее, вырежу ей глаза, прежде чем прикончить.

Я был классным хирургом, доложу я вам. Они запретили мнепрактиковать. Правда, забавно: все они занимаются этим, но превращаются в такихханжей, когда кто-нибудь попадется. Знали бы вы, как меня вздрючили.

Я так натерпелся за время своих приключений в ролипрактиканта, что наконец открыл свою собственную практику на Парк Авеню. И всеэто без помощи богатого папочки или высокого покровителя, как это сделалостолько моих «коллег». Когда практика моя закончилась, мой папаша уже девятьлет лежал на кладбище для бедняков. Мать умерла за год до того, как у меняотобрали лицензию.