Не дав Дженни прийти в себя от сего ошеломляющего признания,он собрался уходить.

— Постойте, — окликнула Дженни, протягивая шкатулочку, — вызабыли вот это.

— Она ваша вместе с двумя другими вещицами, которые в нейнаходятся. Ну-ка откройте.

Шкатулка была золотой, сплошь изукрашенной, вся крышечкаинкрустирована сапфирами, рубинами, изумрудами и жемчугами. Внутри лежалозолотое кольцо — женское кольцо, с глубоко утопленным в оправе огромнымрубином. А рядом… Брови Дженни изумленно нахмурились, она посмотрела на Ройса,переспросила:» Ленточка?»— и снова взглянула на простую, узенькую розовуюленту, аккуратно свернутую и уложенную в шкатулке, достойной драгоценностейкороны.

— Два эти кольца и лента принадлежали моей матери. Это все,что осталось после того, как поместье, где родились мы со Стефаном, былоуничтожено во время осады. — И с тем он ушел, предупредив, что будет ждать еевнизу.

Ройс закрыл за собой дверь и минуту стоял неподвижно, неменьше самой Дженнифер изумленный тем, что наговорил ей, и тем, как он с нейразговаривал. Его все еще мучило, что она дважды обманула его в замке Хардин иучаствовала в заговоре отца с целью лишить его не только жены, но инаследников. Но у Дженнифер было одно неоспоримое оправдание, говорящее в еепользу; как бы он ни старался не думать об этом, оно извиняло ее:» Все потому,что я оказалась на пути вашего мародера-брата, прогуливаясь на холме…»

С улыбкой вожделения Ройс пересек галерею и зашагал вниз пошироким дубовым ступеням в большой зал, где уже далеко зашло веселье. Он готовбыл простить ее прошлые поступки, однако обязательно должен дать ей понять, чтов будущем не намерен терпеть никакого обмана.

В течение нескольких минут после его ухода Дженни оставаласьна месте, глухая к усиливающемуся шуму пирушки, доносящемуся из большого зала.Глядя на усыпанную драгоценностями, выстланную бархатом шкатулку, лежащую наладони, она пыталась утихомирить внезапный крик совести, протестующей противтого, на что она согласилась. Потом повернулась, медленно подошла к изножьюкровати и заколебалась, беря в руки сияющее золотом платье, разложенное поперекпостели. Разумеется, завела она спор с совестью, она не предаст ни семью свою,ни страну, ни кого-либо еще, отложив враждебные счеты между собой и герцогомвсего на несколько коротких часов. Безусловно, она заслуживает этогоодного-единственного небольшого удовольствия. Ей мало чего остается просить наостаток замужней жизни, кроме единственного недолгого момента, нескольких часовбеззаботного счастья, в которые можно почувствовать себя невестой.

Золотая парча оказалась холодной на ощупь, когда Дженнинеспешно поднимала платье, держа его на весу перед собой. Приложила, глянулавниз, на ноги, и с удовлетворением отметила, что оно как раз нужной длины.

Вошла горничная Агнес, неся под мышкой длинный верхний нарядиз сине-зеленого бархата и такую же бархатную мантию, отороченную золотом.Женщина с суровым видом остановилась неподалеку, и на долю секунды изумлениесмягчило ее каменные черты, ибо бесчестная рыжеволосая дочка вероломногоМеррика стояла посреди комнаты с босыми ногами, высовывающимися из-под подоладлинного халата, примеривая поспешно перешитое золотое платье, глядя на негосияющими от радости глазами.

— Прелесть, правда? — восторженно проговорила она, поднимаясверкающий взгляд на ошеломленную Агнес.

— Оно… — запнулась Агнес, — его принесли вместе со всеминарядами, какие нашлись средь вещей старого лорда и его дочек, — грубоватопояснила она.

Вместо того чтобы с негодованием отбросить ношеное платье,чего отчасти ожидала Агнес, молодая герцогиня разулыбалась от счастья изаявила:

— Но посмотрите… оно вроде бы мне как раз!

— Оно… — снова запнулась Агнес, пытаясь сравнить представшуюперед ней простодушную девушку с услышанным о ней; среди слуг ходили сплетни,будто сам хозяин обозвал ее потаскушкой, — …его обрезали и укоротили, покуда выспали, миледи, — удалось договорить горничной, и она осторожно разложила напостели одежды и мантию.

— Правда? — переспросила Дженни, выказывая немалоевосхищение при взгляде на искусные стежки по бокам золотого платья. — Это вышили?

— Я.

— И всего за несколько часов?

— Да, — коротко отвечала Агнес, стыдясь своих двойственныхчувств по отношению к женщине, которую должна была презирать.

— Очень искусная работа, — мягко признала Дженни. — Я бы такне смогла.

— Желаете, чтобы я помогла вам убрать волосы? — спросила Агнес,холодно отказываясь от похвалы, но почему-то чувствуя, что поступает нехорошо.Обойдя Дженни кругом, она взяла в руки щетку.

— О нет, пожалуй, не надо, — заявила ее новая госпожа,широко улыбаясь опешившей горничной через плечо. — Сегодня я собираюсьнесколько часов пробыть новобрачной, а невестам позволено носить волосыраспущенными.

Шум, который Дженни слышала из спальни, превратился воглушительный рев, из большого зала неслась какофония мужского хохота и музыки,перекрывая поток речей. Шагнув на последнюю ступеньку, она помедлила, преждечем явиться взорам пирующих.

Ей и не глядя было известно, что зал полон мужчин, которыезнают о ней все; мужчин, несомненно, присутствовавших в лагере той ночью, когдаее доставили к Ройсу, точно связанную гусыню; других мужчин, несомненно,участвовавших в ее насильственном похищении из Меррика; и прочих, бывшихсвидетелями унизительного приема, оказанного ей нынче в деревне.

Полчаса назад, когда муж ее убеждал своим низким, глубокимголосом о необходимости сохранить ничем не запятнанное воспоминание, будущееторжество представлялось великолепным; но теперь неприкрашенная реальность,из-за которой она здесь очутилась, убивала всякое удовольствие. Она былоподумала, не вернуться ли к себе в комнату, но тогда муж просто придет и утащитее. Кроме того, подбадривала она себя, когда-нибудь все равно придетсяВстретиться с этими людьми лицом к лицу, а Меррики никогда не трусят.

Сделав долгий глубокий вдох, Дженни шагнула с последнейступеньки и завернула за угол. Картина, открывшаяся при свете факелов, намгновение ослепила и ввергла ее в замешательство. В зале присутствовало добрыхтри сотни человек, стоявших и разговаривавших, сидевших за длинными столами,расставленными вдоль стены. Другие гости наблюдали за увеселениями, наудивление разнообразными: вверху на галерее играла группа менестрелей, внизумузыканты были рассеяны по всему залу, развлекая отдельные, не стольмногочисленные компании; в центре четверо жонглеров в разноцветных костюмахвысоко в воздух подкидывали шары и перебрасывали их друг другу; в дальнем концекувыркались три акробата. Позади большого стола, установленного на помосте,лютнист играл на своем инструменте, добавляя сладостные аккорды к общемухаотическому веселью.