Собственно, каждый шаг прогресса ограничивает свободу человека,в то же время как бы предоставляется ну прямо полнейшая свобода выбора, но этотакая свобода, что каждый человек вынужденно, морщась и матерясь, выбираетненавистный и проклинаемый прогресс. Так что эти ребята обречены, выплеснемвас, как грязную воду, не посмотрим, что среди вас затесалось несколько чистыхдуш, не фиг плескаться в грязной воде рядом со всякими отбросами общества.

С Мраком пересекли площадь, вошли в ближайшее здание, Олегвыбрал такое, чтобы сообщалось переходами и коридорами с другими, и уже там,выбрав не просматриваемый телекамерами участок, вошли в абсолютную для земныхприборов невидимость и уже в виде потоков нейтрино пронзили все перекрытия инижний слой облаков.

Вообще-то в европейских и американских городах нет такихуголков, которые не росматриваются с двух-трех сторон телекамерами, но онинашли местечко под прицелом одной телекамеры, Мрак ее вывел из строя в тотмомент, когда входили в здание, а когда покидали, снова включил, мол, секунднаянеисправность.

Они медленно плыли на высоте в сорок километров надповерхностью планеты, как два неземных демона, всматривались в континенты,успевая охватить взором миллионы людей, машин, города и заводы, склады,железные дороги, ядерные центры, аэродромы, боевые корабли, наблюдающие издали застрашным облаком над Пакистаном и Индией, отдыхающих на пляже и двесоревнующиеся группы альпинистов в Антарктиде, а также всех зверей, птиц и даженасекомых.

— Домой? — спросил Мрак. — Женщины ждут. Олегпокачал головой:

— Сам видишь, сейчас бредут по кромке воды, Тиггисобирает красивые ракушки, а Виктория… ну, конечно, Виктория разрабатывает дваварианта гашения агрессии в районе Химок. Как ни странно, почти без жертв.

— Почти?

— Запланировано всего пять убитых и около сотнираненых. Зато выпустит пар из десятитысячной толпы, а заодно надолгоумиротворит два района.

Мрак вздохнул:

— Хорошо, что Тигги всего лишь специалист по мокройподписи! А твою Викторию я бы боялся даже в постели.

Олег передернул плечами.

— А я, напротив, боюсь таких, как Тигги. — Почему?

— Не знаю, что с ними делать. Мрак хмыкнул:

— В самом деле?

— Не язви. А что потом? Я не могу просто так болтать нио чем.

— Зануда, — сказал Мрак с чувством. — Какхорошо, что я могу и ни о чем, потому женщинам понятен, и по пивку судовольствием, а это — основной массе человечества свой в доску, и вообще япросто чудо и прелесть! А тебе только с Яфетом говорить, да и то цапаться накаждом слове!.. Погоди, что-то у тебя кислость такая во взгляде, что цветывянут, куда ни глянешь. Мы ж уладили с Бюргером? Уладили?.. Что-то еще?

— Да, — ответил Олег нехотя.

— Что?

— Не могу сказать точно, Мрак. Однако что-тонадвигается еще не бюргерное. Даже не планетное. Со мной уже трижды говорили.Нет, говорили вроде бы больше, но трижды… гм… отчетливо.

Он запнулся, Мрак с удивлением увидел замешательство на лицеОлега, жадно переспросил:

— Таргитай?

— Нет.

Мрак умолк, некоторое время переваривал лаконичный ответ,переспросил с дрожью в голосе:

— Враги?

— Еще не уверен. Во Вселенной что-то происходит. Боюсь,может стрястись и нехорошее.

У Мрака вырвалось:

— Так давай же… Что мы тут застряли?

— Здесь тоже важно, — ответил Олег. Лицо еговыглядело похудевшим, скулы заострились, натянули кожу, а глаза запали. —Мы должны оставить надежный тыл. Мрак, через сотню лет, если не раньше, здесьвсе будут такие же, как мы сейчас. Ничто во Вселенной нас не остановит! Так чтонам сейчас день бы простоять да ночку продержаться…

Некоторое время летели молча, Мрак сказал с неуверенностью:

— Продержимся. Но сейчас над чем ломаешь голову? Олегхмуро буркнул:

— Над технологической сингулярностью.

— А-а-а, — сказал Мрак с самым что ни естьпонимающим видом, — это да, это хорошее дело. Над нею поломать головустоит! Это ты правильно решил, поломать голову над… как это обозвал?

Олег сказал сердито:

— Не выеживайся. Это в самом деле проблема. Вся нашажизнь скоро полетит вверх тормашками, а тебе все хаханьки. Сейчастехнологическое развитие на наших глазах становится таким стремительным, чтолиния вот-вот станет почти вертикальной! Более разумные системы, которые мысейчас создаем, смогут создать еще более разумные… к тому же в более короткие,естественно, сроки. Сначала мир не изменялся тысячелетиями, потом изменениястали замечаться после пары столетий, теперь счет идет на десятилетия, даже нагоды, завтра будет идти на месяцы, недели, потом на часы, секунды…

— Доли секунды, — продолжил Мрак замогильнымголосом.

— Не остри, — сердито сказал Олег. — Тытолько думаешь, что остришь! А счет в самом деле пойдет на доли секунды. В смысле,весь мир будет меняться за доли секунды!

Мрак задумался, внезапно передернул плечами. Лицо сталоочень серьезным, бессознательно растянулся почти на милю, захватывая всейповерхностью тела солнечные лучи, даже посеребрил спину, и летел так, приводя взамешательство средства ПВО: снова эти НЛО?..

— Знаешь, — проговорил он наконец, — все этотБюргер из головы не идет. С какой легкостью он покинул свое тело!Оправдывается, что из-за старости, болезни и близкой кончины, но я же вижу, чтои молодое тело ему на фиг не нужно. И таких на Земле много, на Викториюпосмотри…

Олег спросил рассеянно:

— И что тебя пугает? Ты сам становился оборотнем.

— Да что оборотнем! Ты тоже оптицывался… Оборотень —это человек. Как и птица тоже человек. А эти превращаются во что? Кем сталБюргер? Кем стремится стать Виктория? На Земле ничего похожего не было.Оборотни были, а Е-людей не было.

— Видишь ли, — ответил Олег все еще срассеянностью в голосе, он о чем-то напряженно думал, и с Мраком разговаривалаедва ли тысячная его часть, — мы не случайно созданы… такими. В теле измяса, с двумя руками и ногами, с сердцем слева, почками снизу. Перемести хотьчто-то в сторону, вся цивилизация была бы иной, культура бы другой, и вместокосмоса мы, возможно, рвались бы сперва к центру Земли, а потом в недрамикромира… Потому с этим надо очень осторожно.

— А это не потому, что ты трус?

Олег оморщился, напоминание о трусости задело с тойсвежестью, словно ему шестнадцать лет, а обвинение прозвучало впервые.

— Трусость, — сказал он раздельно, — это отинстинкта сохранения. Так что трусость — это благо.

— Если не чересчур.