Несколько некрашеных столов с грубыми стульями. Пол покрытопилками. На стене висит большое зеркало, но разбитое: ровно посередине дырка.Из украшений лишь свисающие с потолка связки луковиц и сушёных перцев, да прямонад стойкой, на отдельной полочке какая-то пыльная банка, в которой плаваетпотрёпанный и почерневший кочан маринованной капусты.

Правда, сбоку, за раздвинутой плюшевой портьерой, виднеласьчуть более нарядная комнатка с табличкой «Для леди» – очевидно, та самая, окоторой рассказывала Эшлин Каллиган.

В салуне было почти пусто. Только за одним из столов сиделаи резалась в карты небольшая компания: двое мужчин, одетых попросту – вклетчатые рубахи и деревенские шляпы, и ещё двое городского вида. Очевидно,клетчатые были местными, оба при оружии. У одного из сюртучников, когда оноткинулся назад, подмышкой тоже обрисовался красноречивый холмик.

– Сомнительные господа, – прошептал КузьмаКузьмич, косясь на играющих.

А Фандорин в ту сторону больше не смотрел – и так увиделдостаточно.

– «Сомнительными» можно назвать тех, кто вызываетс-сомнение, – сказал он, садясь к накрытому скатертью столу, посерединекоторого красовалась пузатая бутылка, но только не вина, а виски. – Здесьже все совершенно ясно. Вон те двое в манишках, которые называют друг друга«сэр» и делают вид, будто только что познакомились, шулера. А судя по тому, чтооба вооружены, ещё и б-бретёры. Видите, один выиграл кучу монет, а второмувроде как не везёт? Местным же отведена роль б-бакланов. Пускай их. Не нашедело. Рассказывайте, что там у вас в долине происходит.

– Нехорошо, сначала покушать надо. – Луковобернулся к стойке и замахал. – Плиз, мистер! Окей! Сейчас супчикпринесут, кукурузный. Потом трехфунтовую отбивную. А на сладкое пирог спатокой. Вы вино-то пейте, пейте. Вот я вам налью.

Эраст Петрович из вежливости съел ложку неаппетитнойпохлёбки, поковырял жёсткий бифштекс, кусок пирога разрезал пополам и отодвинулв сторону. Виски поднёс к губам, поставил обратно. Пойло, которым угостил егокочегар на паровозе, по сравнению с этим напитком было просто «Дом-Периньоном».

Кузьма Кузьмич тем временем, потирая свои пухлые ручки инервно поглядывая на игроков, вполголоса рассказывал про злосчастья бедныхнепротивленцев.

– …Люди мы мирные, враги всякого вайоленса, у нас иоружия нет, даже ворон от огородов одними криками отгоняем. Хозяину землимистеру Каллигану (его тут называют cattle baron, то есть по-нашему «скотскийбарон»), на нас грех жаловаться. Рент платим исправно, с соседями-селестианцамистараемся не ссориться, хотя они, правду сказать, мракобесы и хамы, каких светне видывал.

– С-селестианцев? – переспросил Фандорин. – АМаврикий Христофорович говорил про мормонов.

– Они и есть бывшие мормоны. Но поругались со своими ипереселились с Солёного Озера сюда. Celestial Brothers, «Небесные братья» – такони себя называют. Ну, или попросту селестианцы. Они в самом деле братья:апостол Мороний, старший, и шестеро младших. У каждого жены, дети.

– Разве мормоны не отказались от многожёнства?

– Мормоны-то отказались, а Мороний и его братья – нет.Потому и уехали оттуда в самую глушь, где, прости Господи, ни закона, нипорядка. Ох, и настрадались мы с ними, Эраст Петрович! Пока не догадались нашуполовину долины изгородью отмежевать. Мол, живите у себя, как хотите, а нашу прайвасине трогайте. Это они, американцы, понимают… Только притёрлись к колпакам этим(у селестианцев шляпы такие, навроде колпаков, так мы их промеж собой«колпаками» обзываем), тут новая беда, да в тыщу раз хуже прежней. Три неделиназад началось.

Председатель по-бабьи подпёр щеку, повздыхал и лишь послеэтого продолжил свою скорбную повесть.

– Под конец лета, как трава внизу загрубеет, мы овечекна горных террасах пасём. Тамошняя земля тоже наша, законная. Так и в агриментезаписано. Хорошее место, от обрыва оградой защищено. Вдруг ночью –трах-бах! – пальба. Да такая, будто война началась. Мы перепугались, подомам заперлись. Прибегает пастушок, Харитоша. Трясётся весь. Говорит, налетелииз темноты конные, на лицах чёрные платки, и давай стрелять – насилу он ногиунёс… Утром, набравшись храбрости, поднимаемся – все овцы перебитые лежат.Только трёх ягнят недосчитались – разбойники с собой забрали. А остальных,значит, ни для чего, из одного озорства порешили. Сто двадцать голов! –Кузьма Кузьмич чуть не всхлипнул. – И знак оставили: череп на палке. Мол,сюда больше не суйтесь, не то убьём… Дальше – хуже. Мало им горной террасы,позарились на поле, где у нас овёс. Теперь уж среди бела дня, человек пятьнагрянули, при оружии, рожи чёрными платками закрыты. Подожгли овёс, уже совсемсозревший. Скирды спалили. Ригу, которая поблизости стояла, тоже. И опять палкус черепом воткнули. Овёс – ладно. Но дальше уже ручей, а это вода, скот поить.Женщины боятся бельё стирать. А главное, теперь что? Если ганфайтеры эти ещёдальше границу передвинут, нам совсем пропадай.

– К-кто? – спросил Фандорин про незнакомое слово.

– Ганфайтеры. Самые скверные людишки из всехамериканцев. Душегубы, по-нашему. Чуть что, палят во все стороны из ружей ипистолетов… Мы уж и маршалу, исправнику здешнему, жаловались, и в губерниюписали. Всё пустое. Один лишь Маврикий Христофорович обнадёжил. Пришлю, сказал,хорошего русского человека. Он разберётся.

Луков посмотрел на Эраста Петровича с надеждой, искательносказал:

– Желательно бы, конечно, чтоб вы без вайоленса и кровикак-нибудь управились. Но если по-мирному не получится, мы вас не осудим.

– С-спасибо, – скучающе кивнул Фандорин. Делопо-прежнему казалось ему не стоящим выеденного яйца.

Вдруг Кузьма Кузьмич забеспокоился:

– Постойте, да вы же один. А разбойников этих много.Вам с ними не справиться!

– Я не один, – успокоил его Эраст Петрович.

Двери салуна качнулись, впустив человека в надвинутой наглаза шляпе, при двух револьверах и с потухшей сигарой во рту. Кажется, это былтот самый, что давеча сидел на крыльце «Генерального магазина».

Обернувшись на вошедшего, один из игроков (не сюртучник, аклетчатый), дружелюбно пробасил:

– Привет, Мел. Ты где пропадал? Уезжал, что ли?

Спросил и спросил, ничего особенного. Но тот, кого назвалиМелом, проскрипел, не вынимая изо рта окурка:

– Задаёшь много вопросов, Радди. Любопытство вредно дляжизни.

Радди залился краской, рванулся со стула и сделал странноедвижение правой рукой – будто хотел почесать себе бедро, но обидчик взглянул нанего, и игрок, шмыгнув носом, сел обратно.