Десмонд глядел на нее с отвращением.

– Я слышал, конечно, что Хьюго может удовлетворитьодновременно двух, а некоторые даже болтают, что и трех женщин. Однако поверитьне могу, что Джессика гоняется за ним. Вы его, значит, с ней не поделили, так,что ли?

– Да при чем тут Хьюго! – воззвала Марина, обретая силыв ярости. – Мне не нужен никакой Хьюго! Я люблю тебя!..

С этим криком, чудилось, сама душа исторглась из нее.Обессилев, Марина повисла на руках Десмонда.

– Лю-бишь? – выдохнул он с ненавистью, отдергивая отнее руки с такой стремительностью, словно держал в руках ветку, которая вдругобернулась змеей и укусила его. – Не смей говорить о любви!

О любви, не о любви – Марина уже ни о чем больше не моглаговорить. Десмонду даже не нужно было отталкивать ее. Он просто разжал руки –она рухнула, где стояла. Она даже не почувствовала удара о землю, но вершиныдеревьев и звезды вдруг закружились, закружились, начали неудержимо валиться нанее… Марина попыталась заслониться от них, но не смогла и рукой шевельнуть –только закрыла глаза.

* * *

Она очнулась от боли. Боль была везде, во всем теле, ныласпина, саднило живот. Ноги жгло, как огнем. Единственным приятным чувством,которое испытывала Марина, было тепло, и она попыталась предаться этомуощущению блаженства, расслабленного тепла, но не тут-то было: кто-то дернул ееза волосы: раз, другой, третий – и ей показалось, будто у нее собрались поодному выдрать все волосы! Она вскрикнула, пытаясь поднять тяжелые веки, –да так и подскочила, услышав голос Десмонда:

– Отлично, вы пришли в себя. Давайте-ка выпейте вот это.

Марина открыла глаза и недоверчиво уставилась на Десмонда,который одной рукой пытался приподнять ее, а другой подсовывал к губам рюмку стяжелой, темной, резко пахнущей жидкостью.

– Что это? – пролепетала Марина, то морщась от острогоспиртного запаха, то взглядывая на растрепанные волосы Десмонда, его румяноелицо, расстегнутую чуть ли не до пояса рубашку. Трещал камин, кругом горелисвечи. Она бросила взгляд по сторонам, но не поняла, где находится. Не у себя вкомнате, это точно.

– Где я? И что это? – увернулась она от рюмки.

– Не яд, – буркнул Десмонд, проигнорировав первыйвопрос. – Пейте, ну!

– Зачем? Это что, бренди? Где я нахожусь? Как я сюда попала?

– Ну, коли посыпались вопросы, значит, моя прекрасная иневерная жена окончательно пришла в себя! – хмыкнул Десмонд, нетвердоставя рюмку на столик. Она покачнулась, и несколько капель плеснулось черезкрай.

Марина вытаращила глаза:

– Да вы пьяны?!

– Ну да, самую малость, – покладисто кивнулДесмонд. – Трудно было не опьянеть! Тут все вокруг опьянело, пока ярастирал этим отличным французским коньяком, а вовсе не бренди, заметьте, вашиножки. Кстати, попробуйте пошевелить ими. Вы их чувствуете?

Ногами-то Марина пошевелить могла, а вот языком – нет, дотого была изумлена. Растирал ей ноги коньяком? Он что, спятил?

– Нет, – покачал головой Десмонд, и Марина так и непоняла, то ли он проник в ее мысли, то ли ее язык все-таки зашевелился. –Нет, я в своем уме. А вот вы, верно, были не в своем, когда бегали босая попарку. Как это говорят у вас в России? Бывает, и март морозцем на нос садится?

Последние слова он произнес по-русски, и Марина уже в третийраз за последние дни поразилась тому, насколько свободнее стал говоритьДесмонд. Впрочем, это маленькое изумление тут же растворилось в сонме других,куда более весомых.

– Вы что… принесли меня оттуда? – тихо спросила она.

– Увы, да, – кивнул Десмонд. – Вас бы, конечно,следовало пригнать плетью, а вместо этого мне пришлось тащить вас на руках.

– Почему?

– Да вы без чувств были, – буркнул Десмонд. – Ипосмотрели бы на себя! Ноги по колено в грязи, все исцарапаны, на животе тожецарапина, рубаха разорвана в клочья, волосы перепутаны и все в сосновых иглах –жуткое зрелище! – Он передернулся с такой брезгливостью, что Маринаобиделась.

– Ну так и бросили бы меня там, зачем с такой гадостью былосвязываться? – всхлипнула она (слезы, как водится, были уже тут как тут).

– Да не мог я вас там оставить, – вздохнул Десмонд сявным сожалением. – Вы бы к утру замерзли, и вообразите, какие пошли быслухи, ежели б вас нашли утром полуголой, истерзанной… мертвой! Вы ведьвсе-таки моя… кузина, – продолжил он после заминки, во время которой уМарины замерло сердце, – хоть и прекрасная и неверная!

– Я не… не… – в ярости выдохнула Марина: она так хотела,чтобы он опять назвал ее своей женой! – Не прекрасная? Или некузина? – невозмутимо вскинул брови Десмонд. – Bы правы: тут я на васклевещу!

– Не.. невер… не не-вер-ная! – запутавшись, кое-как поскладам выговорила Марина.

– Не неверная? – повторил Десмонд и пожалплечами. – Ну, тогда я не только пьян, но и слеп.

– Вы слепы, слепы! – в отчаянии выкрикнула она. –Вы ничего не замечаете, вы видите только то, что вам хочется видеть!..

– То есть вы полагаете, что я всю жизнь мечтал увидеть, каквы валяетесь в постели с Хьюго и он втискивает свою плоть вам между ног? –прорычал Десмонд. – Ну так вы ошибаетесь! Это зрелище не доставило мне нималейшего удовольствия!

Марина уронила голову на подушку и закрыла лицо локтем,чтобы спрятаться от его взгляда, в котором горела ненависть… и боль. Но ей былостократ больнее! Десмонд оскорблен потому, что другой мужчина покусился на егособственность. Именно в этом дело! Но он не способен страдать так, как страдаетона: ведь он не любит ее!

Слезы хлынули ручьем. Марина уткнулась лицом в подушку,зашлась рыданиями. Вдруг Десмонд с силой схватил ее за плечи, встряхнул,посадил.

– Прекратите это, – выдавил он, не глядя на нее. –У вас истерика. А у меня нет никаких прав упрекать вас.

«Есть!» – хотела воскликнуть Марина, но заложенный слезаминос издал лишь смешной и жалкий звук.

– Всеми бедами, которые обрушились на вас, вы обязаны толькомне, – с горечью проговорил Десмонд. – Я похитил вашу девственность,вынудил покинуть родной дом, связал узами постылого вам брака, а затем… – унего на миг перехватило горло, – затем развратил вас, вверг в этутлетворную атмосферу интриг и распутства, которой пропитано все в замке. Выпросто приняли правила игры, которые здесь установлены. И уж не мне винить васза это! В конце концов, я только пожинаю плоды своего…

Он не договорил, только зубами скрежетнул.