старые сувальдные замки на толстых дубовых дверях основательно проржавели, открываясь очень туго и с громким скрипом. Пожалуй, отмычка из обычной стали сломалась бы, такое пришлось мне приложить усилие. Железная решетчатая дверь была сравнительно новой и внутри помещения, замок открылся легко и тихо. Дальше был коридор, освещенный единственной лампой, по обе стороны которого находилось по десять боксов с дверью и стеклянным зарешеченным окном рядом с ней. Первый бокс был слева от входной двери. В нем светилась настольная лампа с темно-зеленым абажуром, стоявшая на тумбочке рядом с не расстеленной кроватью, на которой лежал мой свояк, одетый и с закрытыми глазами. Костюм был тот же, что в день, когда я прилетал за ним. Для меня это было много-много лет назад, а для него всего лишь несколько недель. Замок в двери был простенький и расхоженный. Как только я открыл ее, Алексей Суконкин резко встал.

Я приложил указательный палец правой руки к губам и показал, чтобы шел за мной тихо. Едва мы вышли из палаты, за входной дверью послышались голоса, мужской и женский. Как заверил меня доктор Лобанов, обход боксов делается медсестрой ночью раз в час или реже. Обычно в начале каждого, но возможны варианты. Мы вернулись в палату, подождали. Никто не заходил в отделение и голоса не умолкали. Наверное, щебечут голубь с голубкой. Ее счастье, иначе бы лежала связанная в кровати до утра.

Я быстро пошел по коридору к запасному выходу. Свояк не отставал, шагая не слишком громко. Видимо, кое-чему его научили на службе в контрразведке. Вы прошли железную дверь, которую я тут же закрыл на замок. Пусть гадают, куда делся больной.

Выйдя в большой больничный двор, засаженный деревьями и остановившись возле чугунной ограды рядом со мной, Алексей Суконкин прошептал радостно:

— До сих пор не могу поверить, что это не сон! Сначала думал, что меня разыгрывает кто-то, но шутники пять рублей не подарят. Пока вчера не узнал твой почерк, получив послание на французском языке с предложением пожаловаться в пятницу утром доктору на понос. Как ты с ним договорился?

— Тысяча рублей, — коротко ответил я.

— За эти деньги можно было купить начальника тюрьмы! — иронично произнес он.

— У меня не было выхода на него, а доктору Лобанову преподавал органическую химию в университете, — поведал я и увидел подъезжающую пролетку. — Вперед!

Мы перебрались через ограду, запрыгнули в экипаж, который сразу повернул с улицы Пастера, бывшей Херсонской, на Островидова, бывшую Новосёлова, и покатил быстро в юго-восточную часть города.

— Я смотрю, у тебя и кучер прежний! — восхищенно произнес свояк.

— С высвобождением, ваше высокоблагородие! — оглянувшись, поздравил его Павлин.

— Спасибо! — произнес Алексей Суконкин и засмеялся радостно и громко, наверное, поверив, наконец-то, что свободен.

Мы высадились возле дачи «Отрада».

Я дал Павлину сто рублей пятерками и напомнил:

— Ты ехал домой, подобрал нас возле больницы, отвез на железнодорожный вокзал за рубль.

— Да помню я, барин! — отмахнулся он. — Никто меня не найдет. Кому я нужен⁈

— Мне, Может, еще раз приеду, — сказал я, понадеявшись, что этого не случится.

— Буду ждать, барин. Вы знаете, где меня найти. Если вдруг не будет, скажите другим извозчикам, что ищете меня. Они передадут мне, и я приеду к поезду, как обычно, — сказал Павлин.

Черт возьми, мне так не хотелось расставаться со стариком! Он стал частью моей жизни.

Я проводил Алексея Суконкина до входа в катакомбы, довёл до отсека, в котором стоял мой чемодан с деньгами и лежали принесенные днем одеяло и сумка со свечами, едой, водой в большой бутылке из-под вина и восьмизарядным револьвером «кольт», подогнанным Турком.

— Не высовывайся, что бы ни случилось. Я приду, когда стемнеет, поплывем в Румынию, — предупредил свояка.

— Могу подождать, когда ты на аэроплане прилетишь, — предложил он.

— Сбили его. Еле дотянул до Крыма, где сел на воду возле берега, — сообщил я.

— Жаль! — искренне произнес он.

— Ладно, привыкай к темноте и жди, — приказал я.

— С кольтом мне ничего не страшно! На этот раз меня не возьмут! — задорно произнес он.

— А как ты попался? — спросил я. — Видел, что ты убежал от конвоя.

— На границе взяли. Я отсиживался в кустах, чтобы ночью переплыть реку, и какой-то пионер донес о шпионе. Так мне сказали пограничники, которые меня повязали, — поведал Алексей Суконкин.

Подрастает новое поколение манкуртов.

9

На этих контрабандистов меня вывел Турок. Заверил, что люди надежные, никто не жаловался. Когда увидел их, подумал, что все довольны потому, что мертвые жалобы не пишут. Это были отец Мыкола, как он представился, лет под пятьдесят, кряжистый и бородатый, как старообрядец, хотя медный крестик был четырехконечный с распятым Христом, а не восьмиконечный, какой принят у раскольников. Этот и шестиконечный они считают незаконченными, но могут свой разместить внутри первого, и на нем не может быть распятого Христа, как бы повторения казни. Старший сын Гнат был в отца, но борода короче, а младший Сэмэн только начал обрастать шерстью. Все трое в мятых небеленых холщовых рубахах и штанах и босые. Они владели рыболовецким парусно-моторным баркасом длиной метров восемь с гафельным парусом на единственной мачте, ошвартованным к деревянному причальчику примерно к километре от дачи «Отрада» в сторону Аркадии. На бакштове двухвесельная лодка, накрытая сверху натянутым брезентом.

Я передал отцу привет от Турка и сказал, что мне и корешу надо свалить в Бессарабию, как одесситы до сих пор называют эту новую территорию Румынии.

— Заплатим по полтиннику, как положено, — пообещал я.

— Это не ты сбежал из холерной больницы? — спросил Мыкола. — Как бы нам заразу не подхватить.

— Я похож на больного? — задал я встречный вопрос.

— Да не, вроде, — почесав голову, покрытую лохматыми темно-русыми волосами, сказал он.

— Мы будем сидеть на носу, не приближаться к вам, если хотите, — предложил я.

— А вдруг вы заразные⁈ Надо приплатить по четвертному за риск, — потребовал он.

Значит, дело не в болезни, а жадности.

— Хватит по десятке, — вступил я в торг.

Сошлись на прибавке в тридцать с двоих. А я собирался дать им полтинник сверху, если бы довезли без проблем. Договорились, что придем к причальчику, как стемнеет.

Алексей Суконкин заждался меня. Представляю, как ему