– Понятно. А я думала…

– Что вы думали, мадемуазель? – Он отечески улыбнулся,мысленно давая ей краткую характеристику: хорошенькая, чем-то озабочена, неочень сообразительна, напугана…

Он сказал:

– Можно узнать, как вас зовут и где вы учитесь?

– Меня зовут Селия Остин. Я не учусь, а работаю фармацевтомв больнице Святой Екатерины.

– Интересная работа?

– Не знаю… Вообще-то интересная… – Голос ее звучал не оченьуверенно.

– А остальные ребята чем занимаются? Мне бы хотелосьпобольше узнать о них. Я думал, что здесь живут иностранные студенты, но,оказывается, англичан гораздо больше.

– Некоторых иностранцев сейчас нет, например, мистера ЧандрыЛала и Гопала Рамы, они из Индии… Да! Еще не видно мисс Рейнджир, онаголландка, и мистера Ахмеда Али, он египтянин и помешан на политике.

– А кто сидит за столом? Расскажите мне о них, пожалуйста.

– Слева от миссис Хаббард сидит Нигель Чэпмен. Он изучаетисторию Средних веков и итальянский язык в университете. Рядом с ним ПатрисияЛейн, в очках. Она пишет диплом по археологии. Высокий рыжий парень – ЛенБейтсон, врач, а смуглая девушка – Валери Хобхауз, она работает в салонекрасоты. Ее сосед – Колин Макнаб, будущий психиатр.

Когда она говорила о Колине, голос ее слегка дрогнул. Пуарометнул на нее быстрый взгляд и увидел, что она покраснела. Он отметил про себя:«Ага, значит, она влюблена и не может скрыть своих чувств». Он заметил, чтоюный Макнаб не обращал на нее никакого внимания, а увлеченно беседовал срыжеволосой хохотушкой, сидевшей с ним рядом за столом.

– Это Салли Финч. Фулбрайтовская стипендиатка. А возле нее –Женевьев Марико. Она вместе с Рене Холлем изучает английский. Маленькаясветленькая девочка – Джин Томлинсон, она тоже работает в больнице СвятойЕкатерины. Она физиотерапевт. Негра зовут Акибомбо. Он из Западной Африки,отличный парень. Последней с той стороны сидит Элизабет Джонстон, она учится наюридическом. А справа от меня два студента из Турции, они приехали неделю назади совсем не говорят по-английски.

– Спасибо. И как же вы между собой ладите? Ссоритесь,наверное?

Серьезность вопроса снималась игривым тоном. Селия ответила:

– О, мы так заняты, что нам некогда ссориться, хотя…

– Хотя что, мисс Остин?

– Нигель… тот, что сидит рядом с миссис Хаббард… обожаетподдразнивать людей, злить их. А Лен Бейтсон злится. Он тогда бывает простострашен. Но вообще-то он очень добрый.

– А Колин Макнаб тоже сердится?

– О нет, что вы! Колин только посмеивается над Нигелем.

– Понятно. А девушки между собой ссорятся?

– Нет-нет, мы очень дружим. Женевьев, правда, поройобижается. Я думаю, это национальная черта: французы, по-моему, оченьобидчивые… Ой… я… я не то хотела сказать, простите меня…

Селия не знала, куда деваться от смущения.

– Ничего, я не француз, а бельгиец, – серьезно успокоил ееПуаро. И тут же, не давая Селии опомниться, перешел в наступление: – Так о чемже вы думали, мисс Остин? Помните, вы сказали вначале…

Она нервно скатала хлебный шарик.

– Да просто… понимаете… у нас недавно были неприятности… вотя и подумала, что миссис Хаббард… но это ужасная чушь, не обращайте внимания…

Пуаро не стал допытываться. Он повернулся к миссис Хаббард ивключился в ее диалог с Нигелем Чэпменом, который высказал спорную мысль о том,что преступление – это одна из форм искусства и настоящие подонки общества –полицейские, поскольку они выбирают эту профессию из скрытого садизма. Пуаропотешался, глядя, как молодая женщина в очках, сидевшая рядом с Нигелем,отчаянно пытается сгладить неловкость, а Нигель не обращает на нее абсолютноникакого внимания.

Миссис Хаббард мягко улыбалась.

– У молодежи сейчас на уме только политика и психология, –сказала она. – Мы были куда беспечнее. Мы любили танцевать. Если скатать коверв гостиной, там вполне можно устроить танцзал и плясать до упаду, но вам это ив голову не приходит.

Селия рассмеялась и лукаво сказала:

– А ведь ты любил танцевать, Нигель. Я даже танцевала стобой однажды, хотя ты, наверное, не помнишь.

– Ты – со мной? – недоверчиво спросил Нигель. – Где?

– В Кембридже, на празднике Весны.

– Ах, весна, весна! – Нигель махнул рукой, как бы открещиваясьот ошибок молодости. – В юности чего только не бывает. К счастью, это скоропроходит.

Нигелю явно было не больше двадцати пяти. Пуаро улыбнулся вусы.

Патрисия Лейн серьезно произнесла:

– Понимаете, миссис Хаббард, мы так заняты… Надо ходить налекции и вести конспекты, так что на всякие глупости просто не остаетсявремени.

– Но молодость ведь у человека одна, – возразила миссисХаббард.

Отведав на десерт шоколадного пудинга, все отправились вгостиную, и каждый налил себе кофе из кофейника, стоявшего на столе. Пуаропредложил начать лекцию. Турки вежливо откланялись, а остальные расселись поместам, выжидающе глядя на гостя.

Пуаро встал и заговорил, как всегда, спокойно и уверенно.Звук его собственного голоса воодушевлял его, и он непринужденно проболталминут сорок пять, пересыпая свою речь примерами из практики и стараясь слегкасгустить краски. Он, конечно, валял дурака, но весьма искусно.

– Так вот, стало быть, – закончил он, – я сказал этомубизнесмену, что он напоминает мне одного льежского фабриканта, владельцамыловаренного завода, который отравил супругу, чтобы жениться на красивойблондинке, своей секретарше. Я сказал об этом вскользь, но эффект былпотрясающим. Он тут же отдал мне деньги, да-да, те самые, которые у негоукрали, а я нашел! Сидит передо мной бледный, а в глазах – ужас. Я ему говорю:«Я отдам их благотворительному обществу». А он мне: «Поступайте как вамзаблагорассудится». Ну что ж, тогда я советую ему: «Вам, месье, надо бытьочень, очень осторожным». Он молча кивает и утирает пот со лба. Он перепугалсянасмерть, а я… я спас ему жизнь. Потому что теперь, как бы он ни сходил с умапо своей блондинке-секретарше, он никогда не попытается отравить свою глупую,вздорную жену. Лучшее лечение – это профилактика. Надо предупреждатьпреступления, а не сидеть сложа руки и ждать у моря погоды.

Он поклонился и развел руками.

– Ну вот и все, я, наверное, вконец утомил вас.