Одно никогда не пугало Люка — тяжелая работа: он наслаждалсяею, как иные наслаждаются бездельем, потому ли, что отец его был пьяница ипосмешище всего города, или потому, что унаследовал трудолюбиематери-немки, — причина никого никогда не интересовала.

Он подрос и получил работу чуть посложней — бегал по сараю,подхватывал взлетающие из-под «ящерок», словно воздушные змеи, широкие сплошныеполосы шерсти и относил к столу для подрубки. Потом научился «подрубать» —отщипывать слипшиеся от грязи края — и относил настриженную шерсть в лари, гдеее оценит наметанным глазом аристократ среди мастеров овцеводческого дела —сортировщик; сортировщик шерсти подобен дегустатору вин или парфюмеру — он ненаучится своему искусству, если не обладает еще и особым врожденным чутьем. УЛюка такого чутья не было, значит, чтобы зарабатывать побольше, — а оннепременно этого хотел, — надо было стать либо прессовщиком, либостригалем. У него вполне хватило бы силы работать прессом, сжимать ужерассортированную шерсть в тюки, но первоклассный стригаль может заработатьбольше.

Его уже знали во всем Западном Квинсленде как отличногоработника, и он без особого труда получил право на опыте учиться стрижке. В немсчастливо сочетались ловкость и уверенность движений, сила и выносливость —все, что нужно, чтобы стать первоклассным стригалем. Вскоре Люк уже стригдвести с лишком овец за день, шесть дней в неделю, получая по фунту за сотню; иэто — узкими длинными ножницами, похожими на болотных ящериц, их так и называют— «ящерки». Инструмент новозеландских стригалей — большие ножницы с широкимредким гребнем — в Австралии запрещен, хоть он и удваивает выработку стригаля.

Тяжкий это труд: сгибаешься вдвое, овцу зажал между колен ибыстро ведешь ножницы вдоль тела овцы, стараясь снимать шерсть одной длиннойполосой, чтобы как можно меньше оставалось достригать, да еще снимать ее надовплотную к шероховатой, обвислой коже, чтоб угодить владельцу, — ведь онмгновенно коршуном накинется на стригаля, посмевшего нарушить стандартыстрижки. Но Люк был не против жары, и пота, и жажды, что заставляла выпивать задень по меньшей мере три галлона воды, и не против несчетных, неотвязныхмучительниц — мух, к мухам он привык с колыбели. Он был даже не против овец — самойстрашной пытки стригаля: овцы бывают разные, у иных кожа бугристая или влажная,шерсть чересчур длинная или клочковатая, или сбилась комьями, или полна мух, новсе они мериносы, а значит, заросли шерстью до самых носов и копыт, и у всехэта бугристая тонкая кожа скользит под пальцами, как промасленная бумага.

Нет, Люк был не против самой работы, чем напористей онработал, тем веселей ему становилось; досаждало другое — шум, зловоние, тошновзаперти, в четырех стенах. Сарай для стрижки овец — сущий ад, другого такогоне сыщешь. Нет, ему нужно иное, он намерен сам стать хозяином, расхаживать взади вперед вдоль рядов согнувшихся в три погибели стригалей и следить, как из-подих быстрых ловких ножниц струится его богатство, шерсть его собственных овец.

Хозяин, шишка важная, в креслице сидит,

И всякую промашку он мигом углядит, -

Так поется в старой песне стригалей, и вот эту-то рольизбрал для себя на будущее Люк О'Нил. Он станет хозяином, важной шишкой,землевладельцем и овцеводом. Весь век стригалить на других, чтоб согнуласьспина и руки стали неестественно длинные, — нет, это не по нем; он желаетработать в свое удовольствие на чистом воздухе и глядеть, как к нему рекойтекут денежки. Он не бросал работу стригаля только в расчете выдвинуться в первейшиезнаменитые мастера, каких можно перечесть по пальцам, — такой мастерумудряется обработать за день больше трехсот мериносов, и все строго постандарту и только узкими «ящерками». Такие нередко бьются об заклад, сколькоуспеют остричь, и выигрывают на этом немалые деньги сверх заработка. На беду,из-за чересчур высокого роста Люку приходилось тратить лишние доли секунды,наклоняясь к овцам, и это мешало ему возвыситься из первоклассных мастеров всверхмастера.

Тогда его довольно ограниченный ум стал изыскивать другиеспособы достичь вожделенной цели; примерно в эту пору Люк заметил, что нравитсяженщинам. Первую попытку он проделал, нанявшись овчаром в Гнарлунгу — у этойфермы была только одна наследница, притом почти молодая и почти недурная собой.Но, как на зло, она предпочла «Помми-желторотика», иначе говоря — новичка,только-только из Англии, о чьих необычайных похождениях уже складывались влесном краю легенды. После Гнарлунги Люк взялся объезжать лошадей в Бингелли,здесь он нацелился на уже немолодую и некрасивую наследницу фермы, коротавшуюсвои дни в обществе папаши-вдовца. Он чуть не завоевал сердце и руку бедняжкиДот, но под конец она покорилась отцовской воле и вышла за шестидесятилетнегободрячка — владельца соседних земель.

На эти две неудачные попытки у Люка ушло больше трех летжизни, после чего он решил, что тратить двадцать месяцев на каждую наследницуслишком долго и скучно. Куда приятней бродить по стране, нигде надолго незадерживаясь, — шире станет поле поисков, и в конце концов наткнешься начто-нибудь подходящее. И он с истинным наслаждением начал перегонять гурты подорогам Западного Квинсленда, вдоль Купера и Дайамантины, к Барку, к РазливуБуллу, вплоть до западного края Нового Южного Уэльса. Ему уже минуло тридцать —самое время подыскать курочку, способную снести для него хоть подобие желанногозолотого яичка.

О Дрохеде кто же не слыхал, но Люк навострил уши, прослышав,что там имеется единственная дочка. Всему имению она, конечно, не наследница,но можно надеяться, что ей дадут в приданое скромную сотню тысяч акровгде-нибудь около Кайнуны или Уинтона. В джиленбоунской округе места хорошие, нона вкус Люка уж слишком лесистые, простора маловато. Его манили необъятные далиЗападного Квинсленда, там, сколько хватает глаз, колышется море трав, и продеревья только смутно вспоминаешь — есть что-то такое где-то на востоке. А туттрава, трава, куда ни глянь, без конца и края, и, если повезет, можнопрокормить по овце на каждые десять акров своей земли. Ведь бывает порой и так,что нигде ни травинки, просто голая ровная пустыня, черная, иссохшая,потрескавшаяся от жажды земля. У каждого свой рай; трава, солнце, зной и мухи —вот рай, о каком мечтал Люк О'Нил.

Он подробно расспросил про Дрохеду Джимми Стронга, агента попродаже движимого и недвижимого имущества, который подвез его сюда в первыйдень, и тот нанес ему тяжкий удар, объяснив, что настоящий владелец Дрохеды —католическая церковь. Но теперь Люк уже знал, что женщины — наследницы богатыхимений встречаются не часто; и когда Джимми Стронг прибавил, что у единственнойдочки имеется кругленькая сумма на счету в банке и несколько любящих братьев,он решил действовать, как задумано.

Однако, хотя Люк давно поставил себе цель — заполучить стотысяч акров где-нибудь около Кайнуны или Уинтона и упорно к этому стремился, вглубине души он любил звонкую монету куда нежней, чем все, что в конце концовможно купить за деньги; всего неодолимей влекла его не земля и не скрытые в нейсилы, но будущий собственный счет в банке, аккуратные ряды цифр, что станутрасти и множиться, означая сумму, положенную на его, Люка, имя. Не земельГнарлунги или Бингелли он жаждал всем своим существом, но их стоимости взвонкой монете. Человек, который и вправду жаждет заделаться важной шишкой,хозяином и землевладельцем, не стал бы добиваться Мэгги Клири, у которой ниакра земли за душой. И такой человек не ощутит каждой жилкой, каждой мышцейнаслаждения от тяжелой работы, как ощущал Люк О'Нил.