— А я и не знала, что надо что-то подписывать,Люк! — воскликнула она. — Я думала, все, что у меня есть, сразустанет твоим, раз мы поженимся.

— Прежде так оно и было, а потом безмозглые трепачитам, в Канберре, все это отменили, дали женщинам право голоса. Я хочу, Мэгенн,чтоб между нами все шло открыто, по-честному, вот и предупреждаю загодя.

Мэгги засмеялась.

— Да ты не беспокойся, Люк, я же не против. Она принялаэто как положено хорошей старомодной жене, Дот так легко не сдалась бы.

— Сколько у тебя денег? — спросил он.

— Сейчас четырнадцать тысяч фунтов. И каждый год яполучаю еще две тысячи. Люк присвистнул.

— Четырнадцать тысяч фунтов! Ого! Это куча денег,Мэгенн. Давай уж лучше я сам буду о них заботиться. На той неделе съездим кдиректору банка, и напомни мне договориться, чтобы вперед все записывали на моеимя. Ты же знаешь, я ни гроша не трону. Мы потом на эти деньги купим ферму.Теперь мы с тобой несколько лет попотеем, будем беречь, откладывать каждыйгрош. Идет?

Мэгги кивнула:

— Хорошо, Люк.

Но кое о чем Люк забыл, и свадьба едва не сорвалась. Он небыл католиком. Узнав об этом, отец Уотти в ужасе воздел руки к небесам.

— Да как же это. Люк, почему вы мне раньше не сказали?!Бог свидетель, нам придется лезть вон из кожи, чтобы успеть вас обратить вкатолическую веру и окрестить до свадьбы!

Люк в изумлении уставился на священника.

— Да какое обращение, святой отец? Я никакой веры неисповедую, мне и так хорошо, ну, а если вас это беспокоит, считайте меня хотьбаптистом, хоть адвентистом, мне все едино. А вот в католики не пойду, и непросите.

Напрасно его уговаривали, Люк и слушать не хотел ни о какомобращении.

— Я не против католической веры и не против Эйре, и,конечно, в Ольстере с католиками обходятся круто. Но я-то оранжист и от своихотступаться не желаю. Будь я католик и зови вы меня в методисты, я бы вам то жесамое сказал. Мне не католиком противно стать, а перебежчиком. Так что вы ужобойдитесь, святой отец, у вас паствы без меня довольно.

— Тогда вам нельзя жениться.

— Да почему? Если вы не хотите нас обвенчать, такнаверно преподобный отец в протестантской церкви согласится, или хоть мировойсудья Гарри Гоф.

Фиа хмуро улыбнулась, ей вспомнились давние споры с Пэдци исвященником, который их венчал; тогда она вышла победительницей.

— Но я должна венчаться в церкви. Люк! — испуганнозапротестовала Мэгги. — Иначе мне придется жить во грехе!

— Ну, по мне куда лучше жить во грехе, чем статьотступником, — заявил Люк; иногда он становился на диво несговорчивым: какни манили его деньги Мэгги, прирожденное упрямство заставляло стоять на своем.

— Да бросьте вы глупостями заниматься! — Фиасказала это не Люку, а священнику. И продолжала:

— Сделайте так, как сделали мы с Пэдди, и не о чембудет спорить. Если отец Томас не желает осквернить свою церковь, пускайобвенчает вас у себя в доме.

Все удивленно уставились на нее, но узел был разрублен: отецУотти уступил и согласился обвенчать Мэгги с Люком в доме при церкви, хотя иотказался благословить кольцо Люка.

Получив одобрение церкви, пусть и не полное, Мэггипочувствовала, что грешит, конечно, но не столь тяжко, чтобы попасть в ад, астарушка Энни, домоправительница отца Уотти, постаралась придать его кабинетунаивозможное сходство с храмом, всюду понаставила большущие вазы с цветами имедные подсвечники. И все же обряд получился тягостный, пастырь ничуть нескрывал неудовольствия и всем дал почувствовать: он уступил, только чтобы непопасть в неловкое положение, если эта пара сочетается браком просто в мэрии.Нет им свадебной мессы, нет настоящего благословения.

И все же свершилось. Мэгги стала миссис О'Нил и едет вСеверный Квинсленд, там ее ждет медовый месяц, отложенный на то время, какоетребуется на дорогу. Люк не пожелал в субботу вечером остановиться в гостинице«Империал»; только раз в неделю, субботним вечером, по ветке до Гундивинди идетпоезд, который как раз поспевает к воскресному почтовому Гундивинди — Брисбен.Тогда они прибудут в Брисбен в понедельник как раз вовремя, чтобы поспеть наскорый до Кэрнса.

Поезд до Гундивинди оказался переполнен. И в нем не былоспальных вагонов, пришлось всю ночь сидеть, всю ночь быть на людях. Час зачасом, дергаясь, грохоча и раскачиваясь, состав тащился на северо-восток, и счетуне было остановкам — то машинисту пришла охота вскипятить себе чайку, то емунадо пропустить забредшую на рельсы отару овец, то вдруг захотелось поболтать сгуртовщиком.

— Не понимаю, пишут «Гундивинди», а почему же говорят«Гандивинди»? — от нечего делать спросила Мэгти, пока они сидели на этойстанции в зале ожидания. Оказалось, в воскресенье там податься больше некуда,все закрыто, а зал был ужасен, стены выкрашены мутно-зеленой казенной краской,деревянные черные скамьи жесткие и неудобные. Бедняжке Мэгги было тревожно инеуютно.

— Почем я знаю? — вздохнул в ответ Люк. Говоритьему не хотелось, да еще сосало под ложечкой от голода. По случаю воскресеньядаже чашку чая выпить было негде; только в понедельник утром, когда уже ехалибрисбенским почтовым, на одной станции удалось перекусить и утолить жажду.Потом был Брисбен, переход через весь город с Южного вокзала до вокзала наРома-стрит и, наконец, поезд на Кэрнс. Тут оказалось, что Люк взял два билетана сидячие места в вагоне второго класса. От усталости и досады Мэгги невыдержала:

— Не такие уж мы бедные. Люк! Может быть, ты забылзайти в банк, так у меня с собой в сумочке сто фунтов, которые дал Боб. Почемуты не взял билеты в спальное купе, в первом классе?

Люк ошарашенно уставился на нее.

— Да ведь до Данглоу только трое суток езды! Мы же стобой молодые, здоровые, крепкие, чего ради тратить деньги на спальный вагон? Впоезде можно и посидеть немножко, от этого не помирают, Мэгенн! Пора тебепонять, что твой муж простой рабочий человек, не какой-нибудь барин.

Итак, Мэгги притулилась в уголке у окна — это место успелзанять для нее Люк, — оперлась дрожащим подбородком на руку, отвернулась истала глядеть в окно, чтобы Люк не увидел ее слез. Он говорил с ней точновзрослый с неразумным ребенком, и она впервые подумала может быть, он и вправдусчитает ее такой. В ней шевельнулось что-то вроде желания взбунтоваться, нотолько так, чуть-чуть, а неистовая гордость не позволила опуститься допререканий. И она сказала себе: она ему жена, но для него это ново, непривычно.Нужно дать ему время освоиться. Они заживут вдвоем, она будет готовить ему еду,чинить его одежду, заботиться о нем, у них будут дети, она будет ему хорошейженой. Ведь вот папа — он так высоко ценил маму, обожал ее. Нужно дать Люку время.