– Вы в горы? – прокричала монашка. – Вы в горы, да?

– Не совсем, – ответил я осторожно, – а что, естьжелание присоединиться?

Торкесса фыркнула, взгляд стал негодующим.

– Нет, – ответила монашка, – но вы идете в очень плохоеместо. К тому же сегодня пятница, тринадцатое число, полнолуние, а в тех местахвидели Призрачных Псов, Темных Монахов и Странствующего Волхва. Сегодня же онивсе там соберутся…

– Мы туда не пойдем, – заверил я.

Она протянула ко мне руку, на ладони дешевенькая штамповкаиз меди: образок не то Божьей Матери, не то всадника на коне, хрен разберешь,это же стилизация под старину, чтоб, значит, мыслям просторно.

– Возьмите, – сказала она и добавила: – Сэр.

– Ни за что, – ответил я. – Атеист я, понимаешь?

– Все равно возьмите, – сказала она настойчиво. – БожьяМатерь помогает даже атеистам. Даже демократам может помочь… наверное.

– На бога надейся, – ответил я, – а сам… руками, того,греби к берегу.

– С этим грести легче, – настойчиво сказала она. –Возьмите, ну возьмите! Пожалуйста, возьмите!

В ее глазах была такая горячая мольба, что я нехотя взял изладони медальон, хотел было тут же зашвырнуть в кусты, но встретился с ееумоляющим взглядом, вздохнул и сунул в карман.

– Это надо на шею, – сказала она беспомощно.

– Потом, – пообещал я. – Когда буду в лесу, чтобы коровне смешить.

Мы бродили до полудня, оба наслаждались покоем, уверенные,что вот здесь-то нас и потеряли, все группы захвата сейчас носятся вокругособняка, ждут, перезваниваются, обмениваются сведениями, шлют запросы налетающие блюдца, но оттуда по условиям не могут пользоваться более совершеннойаппаратурой, чем местные туземцы, так что здесь вам, ребята, ждите ответа,ждите ответа…

Однажды услышали стрельбу, в лощине идет суперсхватка, людив пятнистой униформе пачками уничтожают визжащих трусливых людей со злобнымиперекошенными лицами, в шапках-ушанках и с трехлинейками в руках с примкнутымитрехгранными штыками.

– Что там? – спросила торкесса испуганно.

Я отмахнулся:

– Не обращай внимания. Снова американские суперэлитныечасти мочат русских и талибских террористов.

Она спросила удивленно:

– Но… почему?

– Был у нас во дворе один… – ответил я. – Когдасоберемся, бывало, мы все о книгах, о работе, о политике, футболе, окомпьютерах, а он только о бабах, только о бабах, и всегда, сколько он вчератрахал, сколько сегодня поимел и сколько завтра поставит… Как потом выяснилось,он был этот… ну… девственник. Девчонок боялся до ужаса, а в таких вот рассказахстарался утвердиться в наших глазах. И представь себе, многие верили!

Мы прошли дальше, выстрелы отдалились и затихли. С востокамедленно темнеет, там собрались сперва облака, беленькие, как местные леди,затем превратились в тучу, черную и неопрятную, словно в чистенький английскийквартал начали переселяться целыми семьями негры. А вскоре эта туча уже неползла по синему небу, а двигалась в нашу сторону со скоростью товарногоэшелона, груженного углем. В недрах этого массива сверкает, рычит, грохочет, наземлю пала тяжелая, пригибающая траву, гнетущая тень. Умолкли кузнечики и полевыемыши, только беспечные, как блондинки, бабочки бестолково порхают, сами непонимая, куда летят, пока порыв ветра не подхватил их и не унес вместе с пылью.

Торкесса весело закричала, далеко впереди встала серая стенамежду землей и небом. Стена быстро приближается в нашу сторону, я огляделся посторонам, торкесса ухватила за руку и потащила в сторону развалин храма.

– Только не туда! – крикнул я.

– Мы не войдем вовнутрь, – заверила она. – Только поднавес!

Ливень несся за нами, как разъяренное стадо бизонов. Землягудела и стонала под тяжестью водяных копыт. Мы с разбегу влетели под навес, аводяная стена с размаху ударилась о гранит храма, разбилась о крышу. Брызгивлетели за нами, споткнувшись о высокие ступени, что неудивительно, я самспоткнулся и едва не проехал всей площадью морды по отполированному сандалиямипаломников полу.

Торкесса оглянулась, восторженная и веселая, глаза какблюдца, заверещала:

– Дождь, дождь!

– Ты что, – спросил я сердито, – никогда дождя невидела?

– Никогда, – ответила она тихо. – У нас дождей небывает… Мы в глубине песков собираем воду по каплям.

– Слыхал, – ответил я. – Еще у вас водятся червяки, да?Противные такие… Если их на удочку, то можно Морского Змея ловить.

Дождь начал было шелестеть, словно сто миллионов раковползают у входа и трутся панцирями, пытаясь сбросить старые и обрести новые, номы упустили момент промчаться до деревни, и ливень ударил снова со всей дурьюнастоящего ливня, что длится минутами… но этот дурак идет уже второй час, небоиз угольно-черного стало свинцово-серым, это обещает долгий дождь. Я злился,торкесса сперва ликовала, но, как у всякой блондинки, у нее все наступает ипроходит быстро и бурно, эта сперва восторженно таращила глаза, сейчас объеласьи оглядывается по сторонам в поисках приключений на свои вторые девяносто.

Темный ход манил из развалин храма вглубь, там далеко вродебы даже огоньки, отблески чуть ли не адового огня, я предупредил строго:

– Не вздумай!

Она оскорбленно пожала плечами:

– Я что, я ничего… Вовсе не собираюсь трогать руками.

– И языком тоже, – сказал я.

– На что ты намекаешь? – спросила она с подозрением.

– На твой длинный язык, – пояснил я вежливо.

– Грубый ты… Сказано, варвар!

– Зато, – ответил я, – Его Величество!

По ту сторону дождя промелькнуло крупное, будто прошел слон,я на миг даже увидел блестящий бок, тут же все исчезло. Я всматривалсянапряженно, а когда устал бдить и быть готовым, повернулся к торкессе, пусть иона повысматривает большое и чистое, сердце мое оборвалось.

На том месте, где стояла эта красивая дурочка, сейчас пусто.В темной щели будто что-то мелькнуло, тоже блестящее, но вряд ли такое жебольшое и чистое, я заорал и бросился следом. Проход показался бесконечным, ябежал по этому туннелю, задевая стены, глаза хватали надписи надревнеарамейском, халдейском и филистимлянском, а пока мозг бесстрастнорасшифровывал, я отчаянно высматривал торкессу.

Впереди проход расширился, я наддал и с разбега вылетел вогромную пещеру, освещенную скудно, но целиком.

Мне показалось, что оказался на середине арены Колизея, также жутко. Торкесса уже на противоположном конце подходит к какому-то алтарю…