– Угадал, – пришел в восторг Филя, – колебался, из чегоделать рору, и выбрал персидский штих.

– Что? – окончательно растерялась я.

– Настоящий оберег должен вызывать у владельца радостныеэмоции, желание потрогать талисман. Но не всякий камень подходит человеку…

Голос колдуна журчал и журчал, я начала засыпать. Векипотяжелели, голова сама собой откинулась на подушку.

Утром пришлось извиняться. Когда в семь я спустилась встоловую, Филя уже с аппетитом смаковал тосты.

– Простите, – искренне сказала я, – самым неприличнымобразом вчера отключилась.

– Ерунда, – ответил Алискин любовник, – только спрячьте рорупод пуловер, он должен контактировать непосредственно с кожей, а не выполнятьроль украшения. Чем меньше посторонних взглядов падает на оберег, тем лучше.Еще следует…

Я постаралась отключиться. Ну до чего надоели колдуны,гипнотизеры, шаманы и экстрасенсы. Главное, что все их учения не имеют никакогосмысла. Сплошное надувательство. Духи Думо, Мумо, Зумо, волшебные палочки икамни, напитки, приносящие исполнение желаний, шапки-невидимки иковры-самолеты. Неужели Филя и впрямь полагает, что я верю в подобную чепуху?

– Даша, вы все поняли? – влез в мои мозги голос мага.

– Да, спасибо, – тут же изобразила я на лицезаинтересованность.

– Хотите кофе? – появилась Ирка, внося пускающий пар чайник.

Я не успела ответить. Неведомая сила вытолкнула меня насередину комнаты. Руки отчего-то уперлись в боки, правая нога поджалась, а изорта вырвалась идиотская фраза:

– Ку-ку, гав-гав, мяу-мяу! Журналисты не верящие ввозможности гипноза, частенько попадают в идиотское положение! Ку-ку, гав-гав,мяу-мяу!

– Дарья Ивановна, – изумилась Ирка, отступая в коридор, –что с вами?

– Ничего, – рявкнула я, опуская ногу, – не видишь, зарядкойзанимаюсь.

Ирка грохнула чайник на стол и попятилась. Я злобноуставилась в пустую чашку. На дне возникло лицо Мельниченко с «омутными»глазами. Профессор медленно проговорил:

«Ох уж эти журналисты. С кем ни веду разговор, всегдасомневаются. Впрочем, скоро вы убедитесь в моей правоте. Хотите кофе?»

Я с размаху плеснула в чашку коричневую жидкость.Ухмыляющееся лицо гипнотизера исчезло. Ну как он проделал со мной такое?Абсолютно не поняла и ничего не заметила. Что же, теперь после каждогопредложения выпить кофе я буду куковать и гавкать, стоя на одной ноге?

– Несчастье подстерегает человека, лезущего в огонь, –закаркал Филя. – Есть вещи, которыми не следует интересоваться, лучше оставитьспециалисту. Богу богово, а кесарю кесарево!..

Пытаясь сохранять спокойствие, я большими глоткамиопустошила чашку, не почувствовав никакого вкуса, и опасливо заглянула внутрь.Но дно темнело гущей, лицо Мельниченко исчезло.

– Остановитесь, пока не поздно, бросьте затею, – завелсяФиля. – Вижу, ничего хорошего не будет, вижу кругом кровь… весь дом в крови…

Провожаемая таким радостным напутствием, я выскочила задверь и побежала к «Вольво». Еще немного, и я объявлю всем, что общаюсь синопланетянами, а моя бабушка – королева Виктория. Ну как можно сохранить внашем доме психическое здоровье!

Нина стояла на проспекте возле ларька с сигаретами. Япритормозила:

– Простите, опоздала!

– Нет-нет, – успокоила Сундукян, влезая в салон, – простолюблю приходить на встречи пораньше, не терплю опозданий.

Я включила первую скорость, и «Вольво» плавно покатил подороге.

– Так куда едем?

– Новорижское шоссе знаете?

– Конечно.

– Тогда вперед до магистрали, там покажу.

Нина вытащила из сумочки пачку сигарет, закурила. Ямоментально закашлялась.

– Учитель разрешает употреблять табак?

– Нет, – усмехнулась Нинель, – впрочем, алкоголь тоже, ноникак не могу отвыкнуть. Естественно, спрячу сигареты в машине.

Я улыбнулась. Со мной в институте в одной группе училсяпарень из Сирии, правоверный мусульманин по имени Хафиз. Большой любительвкусной еды, он весил при среднем росте почти сто пятьдесят килограммов. Самымтрудным для него было время строгого поста Рамадан. Целый месяц истинные арабыне должны есть от восхода солнца до появления первой звезды. Как правило, поствыпадает на осенние месяцы – октябрь, ноябрь, редко сентябрь. Начало его, какдата нашей Пасхи, каждый год приходится на другое время. В Дамаске октябрь иноябрь – теплые, солнечные месяцы, градусник стабильно показывает около двадцатипяти градусов, и днем не слишком хочется есть. В Москве же поздняя осень –промозглое, холодное время, иногда выпадает ранний снег. Есть при такой погодехочется постоянно, организм требует горяченького. Хафиз невыносимо страдал,трясясь от холода и голодовки. Однажды я увидела, как сириец быстро-быстроглотает в нашей столовой сосиски с яичницей.

– Ага, – злорадно произнесла я, тихонько подкрадываясь кстолику. – А как же Рамадан? Ох, не попасть тебе после смерти в мусульманскийрай, не достанутся тебе финики, инжир и гурии, будешь языком горячие сковородкилизать!

Хафиз поднял на меня огромные карие глаза и попросил:

– Уйди, Дарья.

Но мы в те годы были тотальными безбожниками, и благочестиеараба вызывало у одногруппников только одну реакцию – желание подтрунивать надпарнем.

– Ну уж нет, – заявила я, присаживаясь к колченогомустолику, – ты вот сосиску лопаешь, а там свинины – немерено.

– В этом произведении колбасного искусства преобладаеттуалетная бумага, – вздохнул беззлобный араб, – а насчет адских мук ты неправа, после кончины обязательно улечу в райские кущи.

– Аллах не простит тебе сосисок, сожранных в Рамадан! –продолжала я издеваться над Хафизом.

– А он не видит! – невозмутимо ответил юноша.

Я растерялась.

– Как это?

– Просто. Смотри, как сижу, – спиной к Востоку, Аллах неразглядит, чем я тут занимаюсь.

Я не нашлась, что ответить на подобный аргумент.