– Нет! Нет! – кричал кто-то. – Нет!.. Крик был такимдалеким и таким страшным, что у меня заложило уши.

– Где это? – спросила Карпик срывающимся голосом.

– Где-то на баке… В носовом отсеке, – сказал Макс. –Давайте быстро.

Сердце выпрыгивало у меня из груди, пока мы бежали. Карпиксразу же отстала: хромота, о которой я все время забывала, не давала девочкебыстро двигаться.

– А как же я? – крикнула она нам вдогонку слабым,испуганным голосом. – Подождите меня…

Сжав зубы, Макс вернулся за ней и подхватил на руки.

– Идите вперед, Ева. Мы сейчас подойдем…

– Я не знаю куда.

– Выйдете на носовую палубу, там есть трап вниз, перваядверь по правому борту. Только так можно попасть в носовой отсек.

– Вы… Вы уверены, что это… Что кричали именно там?

– Не уверен. Но это хотя бы приблизительноенаправление.

– Нет, – сказала я, ненавидя себя за слабость, – пойдемвместе.

– Ну, хорошо. – Он все еще держал Карпика на руках. –Пойдем так быстро, как сможет Карпик. Все равно…

– Что – все равно? – насторожилась я.

– Если что-то случилось… Случилось что-то непоправимое…Вы ведь об этом подумали, правда?.. Так вот, если случилось что-тонепоправимое, то мы все равно ничем не сможем помочь. Придем ли мы на десятьминут раньше или на десять минут позже – значения не имеет. А все остальноеможет и подождать. – Макс осторожно спустил Карпика на пол. – Ну что, девочки…

– Я боюсь, – сказала Карпик, и мы, стараясь защититьее, одновременно коснулись ее плеча. Наши руки встретились и тотчас жеотпрянули друг от друга.

Пальцы Макса были холодны как лед.

* * *

…Когда мы добрались до носовой палубы и вышли под высокиеравнодушные звезды, то первым, что увидели, была толстая спина АльбертаБенедиктовича. Он стоял на коленях, просунув голову между леерами, и глухостонал.

Его рвало.

Я подошла к нему и коснулась рукой его взмокшего плеча.

– Что случилось, Альберт Бенедиктович? – осторожноспросила я, больше всего боясь выслушать ответ – Кто кричал?..

Мое прикосновение вызвало неожиданную реакцию: адвокатдернулся, сдавленно всхлипнул, жир на загривке качнулся и уперся в стальнойпоручень.

– Это вы? – Он неловко повернулся, но с колен так и невстал. – Там. Там.

– Успокойся, старик – Макс попытался поднятьадвокатскую тушу на ноги, но у него ничего не получилось. – Быстро и внятно:что произошло?

– Там… – Адвокат снова повернулся к леерам и сновапротиснул голову между ними. И снова его вырвало. – Там она…

– Кто – она?

– Певица.

– Так. Дальше…

– Мы ее нашли возле трюма… Ее убили.

– Убили? – одними губами прошептала я.

– Выстрелили в висок… Как… Как…

"Как было написано в вырванной из старого судовогожурнала странице”, – хотел сказать адвокат. Хотел – и не смог.

– Карпик, останься с адвокатом, – сказал Макс.

– Нет. Я пойду с вами. – Карпик упрямо закусила губу.

– Нет. Ты останешься. Приглядишь за ним. Я сказал.

– Хорошо. – Карпик подчинилась. Я даже удивилась такойтерпимости.

– Куда идти, Альберт Бенедиктович? – спросил Макс.

– Вы сами увидите… Там все.

Оставив Карпика с Альбертом Бенедиктовичем, я и Максдвинулись к носовому трюму Ноги у меня подкашивались, и, чтобы не упасть, якрепко держалась за майку механика. И, спустившись на один пролет, мы увиделиКлио.

Она лежала у трапа, неловко подогнув под себя ногу. Тусклаялампа освещала ее мертвое лицо. Выстрел действительно пришелся в висок иполностью разнес татуировку – красно-черного лемура. Лемура, который такприхотливо выгибал спину, который так живо на все реагировал. Лемура, которыйбыл свидетелем ее триумфа на музыкальных каналах, ее ленивого стеба наджурналистами. Свидетелем ее любви и всех тех слов, которые говорили ей мужчины:“До чего же ты хороша, Клио… Вы станете моей женой, Клио?.. Я хочу тебя, Клио…Обожаю цвет твоих глаз, Клио… С ума схожу от секса с тобой, Клио… Вы бы непоужинали со мной сегодня вечером, Клио? Вам понравились цикламены, Клио?..Хочу, чтобы мы вместе кончили, Клио…” Теперь красно-черный зверек умер. Он убитвыстрелом в упор. Он никогда больше не будет существовать…

Как сквозь пелену я видела стоящих вокруг людей:постаревшего сразу на несколько лет Муху, Антона, Филиппа, Анику и Андрея.

– Тетре! Тетре! (Висок! Висок!) – безостановочноповторяла Аника.

– Пусть она заткнется! – закричал Сокольников, стоящийна коленях перед Клио и придерживающий дрожащими руками ее голову. – Пусть оназаткнется, скажите ей кто-нибудь, скажите по-французски, по-немецки,по-китайски, пусть она заткнется, заткнется, заткнется…

Но никто ничего не говорил.

Сокольников уронил голову на грудь Клио и глухо зарыдал. Явидела, как волосы Сокольникова пачкаются в крови мертвой певицы, – прощальныйпоцелуй страсти… Банкир поднял голову и обвел всех безумным взглядом:

– Скажите мне, что это не правда… Но никто ничего неговорил.

Отчаявшись добиться ответа, он снова склонился над Клио изатряс за ее плечи:

– Ну же, девочка, вставай, не пугай меня… Вставай, тыже слышишь меня… Ты слышишь меня, правда?.. Давай…

Видеть это было невыносимо. Первым не выдержал Макс. Оноторвал банкира от тела Клио, крепко сжал его за плечи и тяжело бросил в лицо:

– Хватит истерики. Она мертва. Она ничего больше вам нескажет.

– Нет. Скажите мне, что это не правда.

– Она мертва. Возьмите себя в руки.

– Нет…

– Да. Ничего нельзя изменить. Макс произнес это вслух,– она мертва, ничего нельзя изменить. Это был окончательный вердикт.

Клио никогда больше не вернется, никогда больше не будеткурить свою трубку, никогда больше не будет заниматься любовью с банкирами. Яразговаривала с ней сегодня днем, а теперь ее больше нет… Макс немного ослабилхватку, и Сокольников снова рухнул на колени перед телом Клио, обхватил головуруками и завыл.

– Нужно постараться увести его, – тихо сказал механикАнтону. – И забрать тело ко мне, в холодильную камеру…

– Я не знаю, как это сделать.

– Нужно постараться. Вы же врач, вы знаете, чтоговорить в таких случаях.

– Нет. Я не знаю, что говорить в этом случае.