– Что-нибудь случилось? – спрашиваю я.

– Сначала ты скажи мне – что-нибудь случилось?

– За то время, что ты отсутствовала?

– Нет. Раньше.

– Я не понимаю, о чем ты?

– А ты напрягись.

Последние пару суток я только то и делаю, что напрягаюсь.Мне бы хотелось отдохнуть, но разве чертова Август даст мне отдохнуть? Августкажется двужильной, семижильной, что еще ожидать от человека, который лепечетна пяти языках, разбирается в тачках, может просидеть под водой четыре минуты,чертовски хорошо трахается и выставлялся в Европе?..

Пять языков. Среди них вполне может оказаться шведский.

– Ты знаешь шведский, Август?

– Зачем тебе шведский? Ах, да… Ты летишь в Швецию.

– Именно, – я присаживаюсь рядом с Август иотбираю у нее банку с кокой. – У меня есть бумажка, ты не могла бы ееперевести?

– Мой шведский не настолько хорош… Впрочем, давай.

Хорошо, что я прихватил бумагу, которую мне вручил Биг Босс;я прихватил ее, а мог бы оставить в Лорином рюкзаке в машине. Я и забыл, чтоАвгуст знает уйму языков, но бумагу все-таки прихватил. Я все делаю правильно.

Август по-детски шевелит губами, вчитываясь в строки; явпервые вижу Август так близко, я впервые вижу профиль Август так близко.Слишком тяжелый подбородок, слишком крутой лоб, слишком мужские скулы, слишкоммного сережек в мочке уха – любить такой профиль сложно. Восхищаться – да,отдавать должное – да. Но не любить. Хотя наверняка найдутся люди, которыедумают по-другому.

Мне бы хотелось этого.

Мне нравится Август. Наконец-то!..

– И что там написано, Август?

– Похоже на частное приглашение. Какой-то БьорнХендриксен спит и видит, чтобы заполучить тебя. Он, твою мать, за тебяпоручается. Если, конечно, ты – Максим Ларин.

– Я и есть Максим Ларин. Макс. Ты просто никак неможешь запомнить мое имя.

– Мне это ни к чему. И я бы за тебя не поручилась.

После этих слов я должен забиться в истерике и проклинатьсвою несчастливую карму всю оставшуюся жизнь. Гы-гы, бу-га-га, нахх!..

– Ты ко всем мужчинам так относишься, детка?

– Не задавай дурацких вопросов. И я тебе не детка. Язвонила Самолетовой. Лора у нее не объявлялась.

– Что с того? -»Лора, Лора, Лора», у меня начинаетсводить скулы от бесконечного рефрена этой ночи. – Она может быть в любомдругом месте. Москва – большой город.

– Москва – большой город, – легко соглашается Август. –И Лора может быть где угодно, хотя должна была приехать сюда. Вот только еерюкзак у тебя.

– Рюкзак? – упоминание о рюкзаке застает меняврасплох.

– Да. Твой джип… он припаркован у дома.

– Как будто это единственный джип, который тамприпаркован!

– Не единственный. Но «Тойота Лэнд Крузер» одна. У тебяведь « Тойота Лэнд Крузер», да?

– Допустим.

Август хорошо разбирается в тачках. Даже слишком хорошо.

– Так вот, в твоей машине на переднем сиденье лежит еерюкзак. Я хорошо его знаю. И я права. Я права?

Допустим, – отпираться бесполезно. – Допустим, этоее рюкзак. И что с того? Она попросила меня прихватить его. Что в этомудивительного? Что тебя так возбудило?

– Она ведь могла прихватить его сама. Она ведь тоже натачке. Как и ты.

«Как и ты», «как и ты», прямо перед собой я вижу глазаАвгуст, и еще – серебряное колечко в брови, и еще – серебряное колечко в нижнейгубе, но главное – глаза. Они полны недоверия, грусти и еще чего-то такого, чтомучает Август, но о чем она никогда не решится сказать. О том, что знаю я. «Каки ты» – всего лишь констатация того факта, что мы с Лорой одержимы однимчеловеком и это сделало нас почти близнецами. Истончившаяся, ушедшая страстьАвгуст – проницательна, ничего другого ей не остается.

– И что с того, что она на тачке, Август?

– Зачем она отдала тебе рюкзак?

– Откуда же мне знать – зачем? Спроси у нее.

– Я не могу до нее дозвониться.

– Это паранойя, детка. – Я касаюсь плеча Августпримирительным жестом.

– Может быть. Вот только твоя куртка…

Я и забыл, что Август – большой специалист по мужскимкурткам, теперь мы оба смотрим на мою куртку, висящую на вешалке.

– С моей курткой что-то не так?

Все не так. Кровь на рукаве, ткань на груди тоже забрызганакровью, – почему я не заметил этого раньше? Яркие, свежие пятна, я должен,обязан был заметить их. Но я не заметил. Та же срань, что и с галстукомБрэндона, разница лишь в том, что эту кровь я вижу также, как видели ее всеостальные. Эта кровь – объективная реальность, соответствующая объективнойреальности Август. Где я мог посадить пятна? Только в заброшенном клубе «Hangar51-19». В комнате с неоновой бамбуковой рощей, в которой я нашел Лору. Но ведьрана Лоры не кровоточила! Ни единой кровинки! Проклятье!..

– …На ней кровь.

– Ну и что, – я стараюсь говорить спокойным, дажебеспечным тоном. – У меня шла носом кровь, такое иногда случается. У меняслабый нос. Только и всего.

Не очень-то она мне поверила.

– Похоже, ты влез в скверную историю, – последлительного молчания бросает Август. – А я знаю, чем заканчиваются такиеистории, поверь.

– Ты хочешь меня предупредить? Очень мило.

– Мне наплевать на тебя. Хрен бы с тобой, но делокасается человека который мне дорог…

– Лоры?

Имя Лоры в моих устах звучит издевательски, а я совсем нехочу этого.

– Лоры, да. Если с ней что-то случилось…

– Что с ней могло случиться, господи?

– Если с ней что-то случилось, я достану тебя из-подземли. И я тебя урою.

Август не шутит. За ее спиной слышно дыханиепозапрошлогодних басков и прошлогодних ирландцев, в глазах видны отблескиальпийских снегов, похоронивших Илью Макарова. Я знаю, чем заканчиваются такиеистории. Я знаю, чем заканчиваются такие отношения. Август вздумала угрожатьмне, соплячка!.. На дне моей души валяются три трупа, а она вздумала мнеугрожать! Мне становится весело. Так весело, что я смеюсь Август в лицо.

– Я тебя урою, слышишь! – голос Август дрожит отярости.

– Я сам тебя урою.

– Вот и договорились.

Она распечатывает банку с пивом, я продолжаю тянуть колу.Разговор закончен.

– Нам уже пора, иначе опоздаем в аэропорт. Пойду-каразбужу твою подругу.