В памяти глухонемого я останусь благородным человеком, а этоуже немало.

Я бы отдал ему и свою куртку, она не в пример лучше жалкойветровки, в которую одет глухонемой; меня останавливает лишь то, что онавыпачкана кровью. Лучше избавиться от нее тихо, просто оставить где-нибудьвблизи урны или прямо здесь, в кафе.

Оставить и забыть о ней навсегда. И обо всем, чтопроизошло, – тоже.

До начала регистрации на мой рейс остается пятнадцать минут,и этого вполне достаточно, чтобы решить судьбу «Глока», в самолет с ним непустят, тут Билли права.

Я оставляю его в сливном бачке аэропортовского туалета, еслиего и найдут, то не так быстро, как тело Август; прощание с «Глоком»затягивается, мне жаль расставаться с такой игрушкой, мне искренне жаль, я едване плачу.

Прежде чем опустить пистолет в бачок, я тщательно протираюего поверхность: ни одного отпечатка не должно остаться, ни одного упоминания олиниях на моей руке. Некоторое время я смотрю на тельце пистолета, опустившеесяна дно: оно не всплывет, его не раздует, оно, как жемчужина, будет ждать своегочаса – или своего нового хозяина.

Если бы здесь была Билли… О, Билли обязательно придумала бызубодробительную историю о новом владельце и о том, что тот совершил бы припомощи «Глока». Насколько эта история будет отличаться от моей собственнойистории?

Я не знаю.

Я слегка помахиваю «Глоку» пальцами: «Прощай, друг!»

А по выходе из кабинки меня ждет новый сюрприз: глухонемойиз кафе. Он стоит напротив кабинок и в руках у него куртка, которую я оставил вкафе. Стоит мне появиться, как глухонемой начинает скалиться в улыбке:улыбаются глаза, разлетаются брови, только рот по-прежнему не задействован.Жестами глухонемой дает понять, что я, благородный человек, забыл куртку, а он,не менее благородный человек, заметил это и решил исправить мою оплошность.

Такими же жестами я предлагаю глухонемому оставить курткусебе. Аттракцион невиданной щедрости, который не очень понятен владельцу«Азбуки глухих», а может, он невнимательно осмотрел куртку и не заметил кровь?

Добавленные к куртке сто рублей убеждают его в искренностимоих намерений, дело можно считать сделанным. И спокойно разойтись. Но спокойноразойтись мне мешает шариковая ручка, торчащая в кармане ветровки. Я без всякихпредисловий вынимаю ее и пишу у себя на ладони:

ТИНАТИН

Глухонемой сразу же смекает, в чем дело: он должен объяснитьмне, как произнести это не открывая рта, одними пальцами.

Я схватываю все на лету, я повторяю все движения, янеукоснительно следую всем изгибам, никогда еще мои пальцы не были такимикрасивыми, такими сильными, такими убедительными, почему бы Ей не полюбитьменя?..

Я ЛЮБЛЮ ТИНАТИН

снова пишу я на ладони. Мои пальцы созданы, чтобыпроизносить это. Глухонемой поражен: он не ожидал такой прыти, такого успеха,он рисует в воздухе сердце (мое? Тинатин?) и легонько дует на него, наконец-тоя увидел его губы в движении!.. Новое знание переполняет меня, новоеоткровение, исходящее из моих собственных пальцев, – вот черт,

я почти счастлив.

Я отпускаю глухонемого, дав ему напоследок еще стольник,ничто не может нарушить состояние сладостного покоя, угнездившееся вомне, – даже предстоящая регистрация.

…Она проходит совершенно безболезненно, у гранд-дамы напаспортном контроле, перед которой я добросовестно пучу глаза, нет никакихоснований не доверять документам Ларина Максима Леонидовича, заполнениетаможенной декларации тоже не доставляет хлопот. Единственное, что можетнасторожить, – у меня нет никакого багажа, кроме рюкзака Лоры.

Почти пустого.

В нем лежат:

книга Билли,

диск с файлами из папки «Last Temptation»,

саламандра – брелок с ключами от «Тойоты Лэнд Крузер»,

плюшевый кенгуру – брелок с ключами от Лориного «Галантца»,

флешка, которую дал мне Биг Босс,

телефонная зарядка,

бумажник настоящего Макса Ларина,

мобильник настоящего Макса Ларина.

Кой черт – настоящего!., я и есть настоящий безумный Макс,нужно было раньше соображать, нужно было запастись хоть парой рубашек; человек,который отправляется в Швецию с пустым рюкзаком, не может не выглядетьподозрительно. Так думаю я.

Похоже, моего мнения никто не разделяет.

Но по-настоящему я успокаиваюсь лишь тогда, когда оказываюсьв самолетном кресле, рядом с престарелой шведкой. Шведка прижимает к себеохапку стеблей молодого бамбука, в самом верху каждый из стеблей сворачиваетсяв спираль, – лишнее напоминание о Лоре, которую я тоже оставил в роще избамбука – только неоновой, ненастоящей. Напоминание мне неприятно, тем болеечто шведка совсем не похожа на Лору. Она похожа на эмиссара по правам человека– из тех, что вечно шастают по миру и проводят хренов мониторинг в однойотдельно взятой стране. А потом строчат доносы в Европарламент – о том, как водной отдельно взятой стране нарушаются эти самые хреновы права. И всегданайдутся лизоблюды, которые (в надежде на грант) подпоют старой европейскойбляди и будут выслушивать все ее комментарии и поучения, вместо того чтобынаподдать ей под зад мешалкой или того похуже. И послать мадам со всеми еевыкладками далеко и надолго.

Я бы так и сделал.

Шведка улыбается мне мертвыми, ослепительно-белымиискусственными зубами, я тоже улыбаюсь ей в ответ.

– Евросоюз – это полная хуйня, – шепотом говорю я.

Шведка улыбается еще шире.

Либо дура, либо вообще ни в зуб ногой в русском, либоразделяет мои убеждения.

– Сбросить бы на вас атомную бомбу, – я никак немогу уняться. – Хотя нет, вы и сами рухнете. Албанцы вас уделают. Туркивас уделают. Черная Африка вас уделает. Наплачетесь еще кровавыми слезами.

Шведка улыбается. Представить ее плачущей кровавыми слезамия не в состоянии. «Все эти европейцы – они как дети. Дурилки картонные», –говаривал Великий Гатри. Не так уж он неправ.

Ну ладно, хватит балагана.

Последний раз я летал на самолете пару лет назад и сейчас струдом могу вспомнить, боюсь я летать или нет. Скорее всего – просто пережидаю,впадаю в легкий анабиоз, при этом мысли в голову лезут самые возвышенные: отом, что надо бы пожертвовать хоть копейку на какой-нибудь строящийся храм (вжизни этого не делал); о том, что надо бы накормить и согреть хоть одногобеспризорного ребенка (до этого бедные маленькие ублюдки получали от меня однитумаки); о том, что надо бы жениться на простой честной женщине и прожитьпростую честную жизнь и о том, что надо бы наконец-то перестать дрочить на чтони попадя и завязать с порнорассказами… о, черт!., об этом во время каждогополета думаю не я – Пи. Он же в каждый полет берет с собой Библию, Коран икарманное издание «Дао Винни-Пуха».