– Скорее простое сближение, – предположил я. – Запад иВосток сближаются на высшем уровне, а эти сближаются на… своем. И все вблагородных целях дать отпор наступающему исламскому миру. Пойдемте, надеюсь,дождь прекратился.

За пределами пещеры камни блестят, отполированные, вымытые,вычищенные, а небо сияет неслыханно синее, победно-яркое. Даже солнце, умытоегрозой, светит задорно и молодо.

Мы вышли в этот юный мир, ливень омолодил абсолютно все,трава стала по-настоящему зеленой, яркой, а камни обрели цвет: в каждомоказались вкрапления розового, красного, синего, даже зеленого, иныепросматриваются в глубину, словно наполовину из стекла, наши легкие жаднозаглатывают чистейший безнитратный воздух.

Женщины не смотрели друг на друга, общались только со мной,а я, чтобы выскользнуть из неприятного положения, поступил чисто по-мужски,смылся. Обе остались позади, а я, делая вид, что погнался за яркой бабочкой,убежал вперед, что-то горланил, чтобы не слышать возмущенные крики торкессы, итак, держась на почтительной дистанции, добрался с ними до деревни.

Там остановился поболтать с дворецким о политике, он вдеревне за войта, что значит – староста, мои женщины наконец показались наоколице, я вздохнул с облегчением: еще не дерутся, разговаривают. Или ужеотодрались.

Парень сообщил, что машину отремонтировал, все в порядке,ехать можно, но не стоит, солнце заходит, а ночью на дорогах опасно, да и времянепростое, все-таки пятница тринадцатого числа, полнолуние…

Пришлось снова ночлежничать, я было устроился в отведенноймне удобной комнатке, как послышался стук в дверь. Отворил, не забывприготовить пистолет, но это торкесса и Виола, монашка. Она успела сменитьпоповскую рясу на изумительной формы старинное платье, почти полностьюоткрывающее грудь и приподнимающее чем-то таким зад, словно там привязанадиванная подушка.

– Привет, – сказал я, пропуская их в комнату, – честноговоря, я приготовился к объятиям Морфея… Нет, не совсем греческая любовь, этоя так, оговорился… Просто завтра вставать рано.

Они молча смотрели на меня, монашка потупила глаза, еенежные щеки окрасил стыдливый румянец, начал разгораться все жарче и жарче. Яощутил недоброе, потуже затянул пояс и сказал настороженно:

– Ну, признавайтесь, что сперли?

Щеки монашки стали совсем пунцовыми. Торкесса сказала нежнымголосом:

– Дорогой, мы с Виолой переговорили… и решили тебепомочь. Помочь в твоих проблемах. Позволь нам тебе помочь в твоих проблемах изатаенных желаниях! Ну позволь. Мы все сделаем, чтобы удовлетворить все-всетвои самые затаенные сексуальные фантазии.

Я отступил, прижавшись спиной к стене, ответил затравленно:

– Да нет у меня никаких фантазий! Тем более затаенных.Я вообще человек без фантазии. Просто ставлю на четыре кости и… Девочки, вамзадурили голову, а вы поверили!.. У мужчин проблем не бывает, и о бабах недумают. Вовсе. Думают о них бабники, мандастрадатели, лизуны, извращенцы,слабаки, импотенты, всякие перверсники, но – не мужчины!

Монашка широко распахнула глаза, а торкесса сказала тем жеголосом, словно пела заученную арию, даже грохот железнодорожного состава,проносящегося рядом по костям Анны Карениной, не заставил бы сбиться с такта:

– Но мы можем разгрузить тебя… О, какие твердые,блендомедом пользуешься?.. Мы все сделаем для тебя… Может быть, у тебя с двумяполучится лучше… или вообще получится…

Я прорычал, чувствуя, что еще вот-вот, и дам ей по дурнойвсе же морде:

– Заткнись, дура!.. Ты что же, думаешь, что, если несую тебе под нос свои гениталии, у меня их нет? Или они не в порядке? Как развсе в порядке, потому и не зацикливаюсь… У мужчин всегда есть нечто выше, чемваши дырки. Я и так… уже хрен знает что, я не человек… потому что стараюсьбыть, как все… как все это жрущее и срущее стадо!.. И так молчу и даже стыдливохихикаю, когда парни при мне целуются и начинают друг друга лапать и сопеть,одобрительно крякаю, когда жена моего друга при мне трахается с другим моимдругом, молчу и соплю в тряпочку, когда внучек трахается с бабушкой, когда папапредпочитает иметь собаку, чем жену и даже ее подругу… Я молчу, будто это всамом деле шик: эксгибиционизм, вуайеризм, садизм или мазохизм, а вовсе небольная психика… но сам я не могу трахать все, что движется и не движется!..

Монашка испуганно промолчала, но торкесса округлила большиеголубые глаза.

– Но почему, дорогой?.. Я буду… мы будем делать длятебя все! Все твои самые затаенные фантазии… Разве это не в природе мужчины –трахать все, что перебегает дорогу? Или прячется под камешком?

– Это в природе скота, – прорычал я. – Скота!.. Скота,понимаете, две дурехи?.. Да, я – скот, сам знаю! Но я и человек, дуры! Этотчеловек в постоянной борьбе с этим скотом. Я и так поддался ему во многом, но…этот культ траханья меня достал, достал, достал! Не проще ли зайти в ванную исбросить излишек? Если надо, поставь фотографию крокодила, как говорится: глазабоятся, а руки делают… Или какой-то девицы, если старомоден. Нет, я не упаду дотого, что простое траханье возведу во что-то… стоящее. И душу дьяволу за ночь стобой или всеми бабами мира – не отдам! Вот не отдам – и все. Пошел он на хрен.Все, свободны. Вы что, не понимаете, что пришли и предлагаете мне такуюмалость, такую малость… а носитесь с нею как хрен знает с чем!

Монашка испуганно хлопала глазами, а торкесса сделалаосторожный шажок назад, глаза как блюдца:

– Дорогой, если тебе надо для сексуальногоудовлетворения… покричать на нас, покричи! Если хочешь, даже ударь. Можешьсвязать нас…

Я плюнул, вытолкал их за дверь и запер на два засова.

Утром я встал рано-ранехонько, осмотрел машину, купилбензин, уже готовился идти будить торкессу, как она сама показалась на тойстороне деревни. У меня сердце защемило от жалости, такая жалобная, сиротливая,с поникшей головой и сгорбленной спинкой. Подошла, лицо бледное, глаза красные,под ними темные круги, словно всю ночь расписывала пульку.

Я с тревогой и сочувствием посмотрел в ее зареванное лицо:

– Что случилось? Пальчик прищемила?

Она покачала головой, в глаза мне старалась не смотреть.

– Да так, ничего… Похоже, провалила все, что моглапровалить.

– Ну-ну, – сказал я сочувствующе, – возможно, тывзялась не с того конца… Нет-нет, оставь мою молнию в покое!.. Этот безудержныйсекс, понимаешь, не для героев. Это примитивное занятие, простенькоеудовольствие – для простолюдинов, что рядятся под героев. Иногда довольно умелорядятся, но умело только для других простолюдинов. Тех самых, которые саминичего не умеют и не видят достойного, кроме как трахаться и трахаться. У менянет проблем с траханьем, это только дебилы не думают ни о чем, кроме траханья.Ты просто попадала не по адресу… Я не стану ликовать от свершения того, чтолучше меня умеет петух, кролик, тушканчик и почти все насекомые!