– Господи, – пробормотала Олимпиада. – Господи боже мой! Иеще Люська пропала!

– Корсаков мне звонил и спрашивал, как ее найти, – сказалДобровольский. – Ты не знаешь ее ростовского адреса?

– Откуда?!

И они помолчали.

– Неужели все кончилось? – спросила Олимпиада задумчиво. –Ты уверен?

– Если бы мне не помогала русская полиция, все окончилось быкуда как менее благополучно! Нас бы точно забрали, когда Красин позвонил вмилицию и сказал, что террористы – это мы.

– А он звонил?

– Конечно. И был удивлен, что лейтенант приехал, а в квартируПлемянникова не пошел.

Добровольский встал и подошел к окну.

– Весна, – произнес он, – совсем весна. Ты поедешь со мной вЖеневу?

– Конечно.

– Вот и отлично.

Все было сказано, и не нужно было других слов, и всезакончилось, и больше не повторится. Грехи – все восемьдесят – опять оказалисьпод замком до той поры, пока кто-нибудь, неосмотрительно или по злому умыслу,не выпустит их на свободу.

Это было похоже на возвращение спартанского воина – Липакогда-то ей читала, – не со щитом, а на щите. Она тогда не поняла, и Липа ейобъяснила.

Воин мог вернуться только победителем или мертвым.

Победителем – значит, со щитом.

Мертвым – значит, на щите.

Она была мертвым воином, щит вывалился из рук. Она так долгои с таким напряжением держала его, из последних сил держала – и не удержала.

Поражение было таким окончательным и бесповоротным, чтоиногда она щипала себя за руку, чтобы проверить, умерла или все-таки еще нет.

Поезд покачивало, колеса стучали успокоительно –ту-ду-ду-ду, ту-ду-ду-ду, – и в такт им билось сердце.

Еще совсем недавно Люсинда Окорокова мечтала поехатькуда-нибудь на поезде и ехать долго-долго, далеко-далеко. Где-то виденное илизапомненное путешествие это представлялось ей как бесконечный солнечный день,сквозь который летит стремительный чистый поезд, и колеса стучат, и душа поет,и белые шторы полощутся на свежем ветру. Трепещет белый шарф, и добрые икрасивые люди держатся за блестящие поручни, смеются и разговаривают,предвкушая радостные встречи и важные события. За окном меняется пейзаж,прекрасный сменяется еще более прекрасным, и березовая роща, взбежавшая накосогор, сменяется пасторальной деревушкой с золотистой маковкой церковногокупола, с теленком, который пасется на лугу, с ватагой мальчишек, которые гонятна велосипедах, гонят, гонят, а потом остаются позади и машут руками вследпоезду.

Еще ей представлялся рубиновый чай в чистых стаканах,вкусное звяканье ложек, приятный разговор, льняная салфетка, уютная ночь начистых простынях, а поезд все летит и летит, и конечно же, к счастью.

Ничего этого нет и никогда не будет, зря она все этосочинила.

Она – мертвый воин. Не со щитом, а на щите.

Все оборвалось, как незаконченный рассказ, и Люсинда даже неслишком задумывалась, хочет она знать, что появится за надписью «Продолжениеследует», или нет.

Олимпиада со своим Добровольским осталась в Москве, и былосовершенно понятно, что разлука эта навсегда, и изменить ничего нельзя, ипоправить нельзя, ей только казалось, что эти люди когда-то имели к нейотношение.

Как два поезда на «Китай-городе».

Есть такая хитрая станция в московском метро. На двухплатформах останавливаются два поезда, которые идут не в противоположныхнаправлениях, а в одном. Где-то они расходятся, неотвратимо и неизбежно, какЛюсинда разошлась со всеми, кто встретился ей в Москве, но этого никто невидит, потому что расходятся они в тоннеле, где ревут странные голоса иоткрывается черная бездна. Так, по крайней мере, всегда представлялось Люсинде.

Поезда разошлись, и люди разошлись, и больше ничего иникогда не вернется!

Никогда еще Люсинда не ездила с такой роскошью и, наверное,больше никуда и никогда не поедет. Она выложила кучу денег за билет, но ей былонаплевать на это.

Она возвращается домой – на щите, из Ростова ей ехать большенекуда. Разве что два раза в год в станицу Равнинную, где живут родственники сих девчонкой. Туда не ходят поезда, только кособокий, пыльный, запыленныйавтобус, в него тяжело лезут бабки в платках, волоча свои корзины и мешки, ипотом громко разговаривают о ценах, пенсиях, самогоне и бывшем колхозномпредседателе Петровиче, который нынче совсем осатанел, заделался кулаком ипопивает народную кровушку.

А больше куда же она поедет?… Больше ей ехать некуда.

Постучав, заглянула молоденькая проводница, предложила обеди чаю, но у Люсинды, как назло, почти не осталось денег. Думать об этом былонельзя, так становилось жалко себя, что на глаза моментально наворачивалисьслезы, и даже начинали капать, и закапали белую майку, и Люсинде показалось,что молоденькая проводница как-то подозрительно посмотрела на эти пятна.

На щите и без всяких трофеев. Война проиграна, армияпогибла.

Проводница все-таки принесла ей чай и какую-то еду,оказалось, что это входит в стоимость билета, и Люсинда с благодарностью всесъела и выпила.

Они всегда поздно чаевничали с мамой, выкладывали друг другудневные новости и свежие сплетни, и решали насущные вопросы, и строили планы –ни с кем так хорошо не строились планы, как с мамой!…

Что она ей скажет? Что наврет про консерваторию? Какрасскажет ей про рынок, Ашота, про то, что тетю Верочку чуть не прикончили, иона, Люсинда, уехала из Москвы, когда ей сказали в больнице, где она провеласутки после стычки с Ашотом, что опасность миновала и в палату пожаловалимосковские Верочкины родственники, которые так разговаривали с Люсиндой, словноэто она пыталась отравить тетю газом?! И еще про то, что саму ее чуть не убили,и про то, что ничего из дочки так и не вышло и, видимо, не выйдет уже никогда,– как рассказать об этом маме, ну как?! Чемодан у Люсинды был готов – онатвердо решила уехать, еще когда Павел Петрович попросил ее позвонить всоседскую дверь, она прямо сразу и собралась и в больницу поехала с чемоданом.Она ни за что не решилась бы вот просто так пойти и сесть на поезд, если бы нето, что «опасность миновала», и еще то, что тети-Верочкин сын и его жена такужасно с ней разговаривали!

А она ведь ни в чем, ни в чем не виновата!…

На какой– то промежуточной станции, после того как хрипящийголос в динамике сообщил, что стоянка поезда пятнадцать минут, Люсинда вышла«подышать».

На платформе толклось полно людей в спортивных костюмах –день выдался очень теплый, наконец-то весна заявила о себе в полную силу.