«Ты почти вонзила в меня свои коготки, не так ли, дорогая»?— поет Элтон Джон, и Каллагэн сходит с крыльца, поднимая тесак. А потом со всейсилой опускает его на череп вампира. Половинки вампирова лица раскладываютсякак крылья. Он поднимает голову, как хищник, внезапно почуявший приближениедругого зверя, более крупного и опасного, чем он сам. Мгновением позже сгибаетколени, словно собираясь поднять с брусчатки брифкейс, потом решает, что сможетобойтись без него. Поворачивается и медленно идет к выходу из проулка.Навстречу голосу Элтона Джона, который поет: «Кто-то спас, кто-то спас, кто-тосегодня спас мне жиз-з-знь!» Тесак по-прежнему торчит из черепа вампира.Рукоятка при каждом шаге мотается из стороны в сторону, как маленький хвост.Каллагэн видит и кровь, но совсем немного, не океан, как ожидал. В этот моментпотрясение слишком велико, чтобы он мог над этим подумать, но позже он придет квыводу, что к выводу, что жидкой крови в вампирах самая малость. И жизнь в нихподдерживает что-то более магическое, чем полезные вещества, которые кровьдоставляет в самые дальние уголки тела. Большая часть их крови свернулась и поконсистенции напоминает желток сваренного вкрутую яйца.

Тварь делает еще шаг, потом останавливается. Голова исчезаетиз поля зрения Каллагэна, потому что вампир резко наклоняется вперед. А потом,внезапно, одежда кучей надает на влажную мостовую проулка.

Словно во сне Каллагэн идет к груде одежды. Люп Дельгадостоит, прижавшись спиной и затылком к стене, закрыв глаза, по-прежнему пребываяв трансе, в который ввел его вампир. Кровь маленькими струйками стекает по шее.

Каллагэн смотрит на одежду. Галстук завязан. Рубашка внутрипиджака, подол засунут в брюки. Он знает, что, расстегнув молнию, найдет в нихтрусы. Берется за рукав пиджака, чтобы убедиться, что он пуст не только повиду, но и на ощупь, и часы вампира вываливаются из рукава, падают на мостовуюрядом с уже лежащим на ней перстнем, какие выдают выпускникам многих престижныхуниверситетов.

Видит Каллагэн и волосы. А также зубы, некоторые с пломбами.Это все, осталось от мистера Брифкейс-Марк-Кросса.

Каллагэн собирает одежду. Элтон Джон все поет «Кто-тосегодня спас мне жизнь», но, возможно, удивляться этому и не следует. Песня-тодовольно длинная песня, на четыре минуты, не меньше. Каллагэн надевает часы насвое запястье, перстень — на палец, чтобы они не потерялись. Заносит одежду в«Дом», проходя мимо Люпа, который так и не вышел из транса. Ранки на его шеестановятся все меньше, затягиваются, исчезают.

На счастье Каллагэна кухня пуста. Слева дверь с табличкой«КЛАДОВАЯ». За ней — короткий коридор с нишами по обе стороны. Каждая нишаотделена от коридора металлической решетчатой дверью, запертой на крепкийзамок. В одной нише — консервы. Во второй крупы. В нескольких — одежда.Рубашки, брюки, платья и юбки, пальто, для каждого вида одежды своя ниша. Естьниши и для обуви, мужской и женской. В конце коридора — обшарпанный гардероб снадписью «СБОРНАЯ СОЛЯНКА». Каллагэн находит бумажник вампира и перекладывает всвой карман, поверх собственного бумажника. Карман заметно оттопыривается.Потом открывает ключом гардероб и бросает в него одежду вампира. Все легче, чемрассортировать ее, хотя он понимает, что кто-то обязательно будет ворчать,обнаружив в брюках трусы. В «Доме» использованное нижнее белье не берут.

— Мы, возможно, обслуживаем представителей самого дна, —как-то сказал Каллагэну Роуэн Магрудер, — но у нас есть свои правила.

Сейчас не до правил. Сейчас надо заняться волосами и зубамивампира. Его бумажником, перстнем, часами… и, Господи, брифкейс и туфли! Они жеостались в проулке!

«Не смей скулить! — говорит он себе. — Его девяносто девятьпроцентов исчезли, совсем, как монстр в последнем кадре фильма ужасов. Пока Богбыл с тобой, я думаю, это Бог, так что не смей скулить!»

Он и не скулит. Собирает волосы, зубы, берет брифкейс, несетв дальний конец проулка, плюхая по лужам, перебрасывает через ограду. Послекороткого размышления отправляет следом часы, бумажник и перстень. Последнийпоначалу не хочет сниматься, Каллагэна уже охватывает паника, но перстеньсоскальзывает с пальца и отправляется за ограду. Кто-нибудь подберет. В концеконцов, это Нью-Йорк. Он возвращается к Люпу и видит туфли. Слишком хорошие,чтобы их выбрасывать. Кто-нибудь сможет их поносить. С туфлями возвращается накухню. Стоит перед плитой, держа их в правой руке, подвешенными на двухпальцах, когда из проулка на кухню заходит Люп.

— Дон? — голос у него чуть осипший, как у человека, которыйкрепко спал и только что проснулся. В нем слышится легкое удивление. Онуказывает на подвешенные на пальцах Каллагэна туфли. — Ты собираешься положитьих в жаркое?

— Вкус они бы улучшили, это точно, — отвечает Каллагэн. Онизумлен спокойствием собственного голоса. А его сердце! Как ровно оно бьется.От шестидесяти до семидесяти ударов в минуту, — но я хочу отнести их вкладовую. Кто-то оставил их на заднем крыльце. А ты чего там делал?

Люп улыбается. Улыбка ему к лицу, он становится ещепрекраснее.

— Постоял там, покурил, — отвечает он. — Такая хорошаяпогода, что не хочется заходить под крышу. Разве ты меня не видел?

— Видел, конечно, — ответил Каллагэн. — Но ты с головой ушелв свои мысли, вот я и не стал окликать тебя. Открой мне, пожалуйста, кладовую.

Люп проходит в короткий коридор, открывает замок нарешетчатой двери соответствующей ниши.

— Хорошие туфли, — говорит он. — «Бэлли». — С чего этокто-то решил оставит пару туфель «Бэлли» пьяницам?

— Наверное, эти туфли чем-то не угодили хозяину, — отвечаетКаллагэн. Он слышит колокольца, их сладостную и вгоняющую в ужас мелодию, искрипит зубами. Окружающий мир вдруг начинает мерцать. «Только не сейчас, —думает он. — Пожалуйста, только не сейчас».

Это не молитва, в Нью-Йорке он молится мало, но, возможно,кто-то слышит его, потому что звон исчезает. Вместе с мерцанием. Из другойкомнаты кто-то громко вопрошает, когда же, наконец, подадут ужин. Кто-торугается. Все, как всегда. А вот ему хочется выпить. Тоже обычное дело, носейчас очень уж хочется, нестерпимо. Он не может не думать о том, как егопальцы сжимали обтянутую резиной рукоятку тесака. О весе тесака. О звуке, скоторым тесак развалил голову вампира. И прежний вкус опять во рту. Мертвый вкускрови Барлоу. И слова. Что сказал ему Барлоу на кухне дома Петри, перед тем,как сломал крест, подаренный ему матерью? «Печально наблюдать крушение веры»?

«Этим вечером я пойду на собрание „АА“», — думает он,надевая резинку на туфли «Бэлли» и бросая их в кучу обуви. Иногда они помогают.Он никогда не говорит: «Я — Дон и я алкоголик», — но иногда эти собранияпомогают.

Люп стоит к нему вплотную и, обернувшись, Каллагэн отнеожиданности ахает.