– Останусь, сколько смогу. Это зависит от сестры.

– От сестры? – удивленно переспросил он, поднимаяброви. – Но почему?

Его как магнитом тянет к ней. Много бы он отдал, чтобыпровести день с этим необыкновенным созданием.

– Она держит оборону в Нью-Йорке.

– Слишком сложно для моего понимания, – пожалплечами Эдуар.

– И вообще слишком сложно.

– Надеюсь, что когда-нибудь вы мне об этом поведаете.

Теперь он не выпустит ее из виду. И постарается как можно чащепопадаться на ее пути.

Девушка неохотно поднялась и, морщась от боли в каждойкосточке, направилась в женскую казарму. Ей не хотелось покидать его, но онасвалится, если немного не поспит. К удивлению Виктории, Эдуар и не думалпрощаться и проводил ее до самого входа. Непонятно, неужели ему хочется, чтобыего видели с ничтожной санитаркой? Однако он казался совершенно невозмутимым.

Всю следующую неделю они постоянно встречались: то вгоспитале, где она поддерживала голову исходившего рвотой раненого, то встоловой, где им удавалось выпить кофе. Они говорили обо всем, перекрикиваяпостоянный грохот и взрывы: о зеленовато-желтых облаках газа, о десятках тысячискалеченных, изуродованных и убитых и, как ни странно, о самых обыденныхвещах: о теннисе, яхтах, любви Эдуара к лошадям, приведшей его в Сомюр, и егоучебе в Гарварде. Оказалось, что у них даже есть общие знакомые в Ньюпорте. Нотакие минуты выдавались редко. Чаще они толковали о том, что происходило у нихна глазах.

Иногда он даже заходил в казарму. Прошел месяц, прежде чемде Бонвиль пригласил ее в замок на ужин, который устраивал генерал для старшихофицеров.

– Прямо в замке? – охнула девушка. Ей совершеннонечего надеть! Все вещи погибли на «Лузитании», а в ливерпульском магазиненашлись только повседневные свитера и юбки. Здесь она носила исключительноформу сестры с крахмальными передниками.

– Боюсь, парижский «Максим» чересчур далеко, –поддразнил Эдуар. Настоящая женщина! Такая мгновенно способна позабыть о том,что ежедневно меняла окровавленную одежду и садилась за руль санитарной машины,чтобы отвезти трупы в импровизированный морг.

– У меня ничего нет, кроме формы, – посетовалаона, польщенная вниманием Эдуара.

Они быстро стали друзьями, но ей и в голову не приходило,что с его стороны может быть нечто большее. Он старше, намного выше рангом, ифронт – малоподходящее место для романов, хотя Виктория знала, сколько любовныхисторий случается именно здесь. Смерть и страдания часто сближают людей, хотянекоторые, наоборот, считают разумным не преступать невидимую границу. До сихпор она считала, что Эдуар следует второму принципу.

– У меня тоже ничего нет, кроме мундира, Оливия, –заверил он.

Виктория всегда улыбалась, слыша имя сестры. И хотя ужепривыкла к нему, в устах Эдуара оно звучало чем-то чужеродным, напоминаяВиктории о затеянной интриге. Несколько раз она подумывала во всем признаться,но боялась попасть в беду. Она приехала сюда с чужим паспортом, а в этой странедействуют законы военного времени.

– Никто не обратит внимания. Я зайду за вами в семь,когда кончится смена.

Виктории пришлось получить специальное разрешение, чтобыосвободиться пораньше. К счастью, Дидье согласился ее заменить. Пришлосьрассказать ему о приглашении.

– Я все гадал, когда это случится, – одобрительнозаметил он. Виктория нашла в нем искреннего друга. Она ему действительнонравилась: усердно трудилась, не лгала, не флиртовала, работала сверхурочно,без жалоб и нытья.

– Мы всего лишь приятели, – возмутилась Виктория.

– Можете так думать, но поверьте мне, вы не знаетефранцузов.

– Глупости! – фыркнула девушка и помчалась кпалатке, чтобы переодеться в чистую униформу. Единственной данью женственностив этот вечер были распущенные по плечам волосы. Даже подкрасить губы было нечем– она не позаботилась купить помаду. Тогда это казалось несущественным, теперь– стало жизненно важным!

Эдуар заехал за ней на грузовике. Только нескольколюбопытных взглядов было брошено в их сторону: в этот час остальные либоужинали, либо работали.

– Вы прекрасно выглядите, – восхищенно прошепталон.

– Вам нравится мой наряд? – кокетливо осведомиласьона, делая изящный пируэт. – Только сейчас прибыл из Парижа. А мояприческа? Целый час возилась.

– Вы просто чудовище. Неудивительно, что семья решилаот вас отделаться.

– Как вы догадались? – печально вздохнула она,вспомнив о муже и пасынке. Но правду говоря, Виктория ничуть по ним не скучала.Ни разу не затосковала, с тех пор как лопала сюда.

– Сестра вам пишет?

– Да, я получила два письма и успела ответить. Тольковряд ли она поймет меня. Нужно своими глазами увидеть, что здесь творится,иначе все слова покажутся напыщенными и высокопарными.

– Тут вы, пожалуй, правы, – согласился Эдуар.

Они остановились во дворе замка, и Виктория, нервнопригладив волосы, шагнула на крыльцо.

Кроме нее, за столом были всего две женщины: хозяйка замка,живущая в маленьком коттедже садовника, немолодая графиня, годившаяся ей вматери, очень милая и вежливая, и жена одного из полковников. Тот вот уже многомесяцев не мог вырваться в Лондон и позволил ей навестить его.

Ужин был неофициальным и проходил в узком кругу, разговоры восновном велись о войне и галицийской кампании, печально известной своимижертвами и жестокостью. Более миллиона поляков полегло в борьбе с немцами, иэто показалось Виктории невероятным, хотя она тут же сообразила, что за этовремя, возможно, видела более тысячи трупов. Мужчины были чрезвычайно учтивы сней, все превосходно говорили по-английски, хотя за последнее время и еефранцузский намного улучшился. Часов в десять они встали из-за стола, и Эдуарповез Викторию обратно. Он был в восторге от проведённого вечера и искреннегорд своей спутницей. Та, сама не подозревая, произвела огромное впечатление награфиню и генерала и сейчас весело болтала с Эдуаром, несмотря на то что где-товдалеке опять шел бой. Она успела привыкнуть и к взрывам, и к пушечнойканонаде. Оставалось только молиться о том, чтобы раненых и убитых былопоменьше.

– Чем все это кончится? – тихо спросила она, когдаЭдуар подъехал к казарме. Он не дал ей выйти из машины. Здесь даже негде былопоговорить: в столовой и на улице, как всегда, толпился народ. Но именно сейчаскак никогда он жаждал быть с ней наедине. Сказать то, о чем молчал все этовремя.

– Миром… когда-нибудь, – философски заверилон. – Но войны отнюдь не улучшают наше бытие. Вспомните историю, начиная сПунических войн. В конце концов все остаются в проигрыше.

– Почему бы нам не побежать туда и не объяснить этонемцам? – улыбнулась она, показывая в сторону невидимой линиифронта. – Избавили бы себя и остальных от кучи неприятностей.