Поцелуй длится несколько коротких мгновений. Контроль над эмоциями возвращается так же быстро, как был потерян. Останавливаюсь, не открывая глаз, и оставляю ещё один лёгкий поцелуй около его губ. Чувствую, как Алек глубоко вдыхает, касаясь носом моей кожи на лице, его губы продолжают скользить по ней, обжигая все мои нервные окончания. Внутри меня всё трепещет, и дрожь проступает наружу. Мои пальцы вновь небрежно сжимают ткань его футболки. Прислоняюсь своим лбом к его, открываю веки и его глаза оказываются очень близко к моим. На удивление в них только тлеющий жар, скрывающий всю его внутреннюю уязвимость.

Я по-прежнему не знаю, правильно ли было целовать Алека в такой момент, но в моём сердце томилось так много боли, накопленной всего за одни сутки, и она разрывала его, что получить другие эмоции казалось таким идеальным решением. Но ответ на мой вопрос ближе, чем я думаю. Мой взгляд ненароком падает на губы Алека вновь, и я обнаруживаю там улыбку – лёгкую, манящую, самую настоящую, что я люблю больше всего на свете. Уголки моих губ невольно поднимаются вверх, не способные устоять перед ней.

Наши взгляды снова встречаются, но мы продолжаем молчать. Тридцать секунд, сорок, и даже целую минуты. Затем Алек немного отстраняется, и его взгляд косится за мою спину.

Он хмыкает.

– Серия закончилась, – сообщает Алек таким тоном, словно его данный факт действительно расстраивает. – И стоило так бороться за этот сериал, если вместо того, чтобы смотреть его, ты набрасываешься на меня с поцелуями?

Искренняя заинтересованность охватывает его черты лица, когда он возвращает ко мне взгляд. Я усмехаюсь, мотнув головой, и смотрю украдкой на телевизор.

– Я видела предыдущую серию множество раз, а вот следующая по-настоящему интересная, – отвечаю я, уже устраиваясь обратно лицом к телевизору. – Так что, я просто оттягивала до неё время.

Теперь усмехается Алек.

– Вот, значит, как? То есть, получается, я выступил сейчас всего лишь, как средство, оттягивающее время?

– Ага, – без каких-либо сомнений соглашаюсь я.

– Ты не представляешь, принцесса, сколько у тебя дурных манер, – будто причитая, говорит он. – Мне жизни не хватит, чтобы перевоспитать тебя.

Я дёргаю Алека за руку, и он смеётся, тем самым звуком, что никогда не устану слышать. Однако руку его не отпускаю.

– Т-шшш. Серия начинается, – напустив серьёзности, ворчу я.

– Хорошо. Займёмся перевоспитанием с завтрашнего дня.

Закатываю глаза, но благо, Алек не видит мою расплывающуюся улыбку, иначе бы, не дай бог, подумал, что меня прельщает идея о перевоспитание. Затем я на самом деле пытаюсь сосредоточится на сериале, у нас как всегда хорошо получилось вернуть обстановку в прежнее русло, но в действительности всё изменилось. Каждая клеточка моего мозга теперь воспринимает окружение по-другому, чего бы оно ни касалось. Сжимаю руку Алека сильнее, знаю, и всегда знала, что он не любит проявление любого рода сочувствия, но что-то внутри подсказывает, что так надо. И он отзывается, немного разворачивая ладонь и переплетая свои пальцы с моими. Алек притягивает меня, заключая со всех сторон в объятия. Руками, ногами, так, что я оказываюсь в колыбели его тела. И когда я кладу голову на его плечо, практически уверена, что мне потребуется совсем ничтожное количество времени, чтобы уснуть. Но вес сегодняшнего дня слишком тяжелый, и мне просто хочется, чтобы следующий день наступил, как можно скорее.

Надеюсь, ночь заберет с собой, как можно больше боли, ведь именно она превращает худшее «сегодня» в лучшее «завтра».

Глава 14

«Кровь за кровь»

Босые ноги стоят прямо над надписью на снегу. Это кровь. Свежая, только начинающая превращаться в маленькие замерзшие рубины, кровь. Она не моя, но я знаю, за что пролита эта.

Холодно, здесь всегда так холодно, словно я оказываюсь раз за разом запертой в ледяной могиле. Воздух вокруг мёртвый, не движущийся. У него нет запаха, только один привкус ржавчины.

Картина знакома: сейчас по идеи я уже должна сворачивать вправо, чтобы встретиться с мамой, как и в предыдущие дни, но сегодня я отчего-то знаю, что моё место здесь. Игнорировать звук её голоса с каждым разом даётся сложнее. Она там, зовёт меня, и я так хочу идти к ней… Но меня держат эти слова. Что-то говорит мне, что в них весь ответ. Я всматриваюсь в буквы на снегу интенсивней, до тех пор, пока голова не начинает болеть от напряжения.

В них весь ответ.

Крики матери становятся всё истошней. Она просит меня спасаться, и я понимаю, что пора бежать к ней. Настаёт тот самый момент, на который я никогда не могу повлиять, как бы я ни старалась бороться. И я бегу, лёд под ногами режет голые стопы, но я всё равно бегу, хотя уже поздно.

Я застаю одну и ту же картину…

Мамина кровь стекает с её повисших рук, перерезанных на запястьях, её горло разодрано, тело застыло в неестественной позе, в открытых глазах стоит ужас, она всё ещё шепчет и шепчет, и шепчет…

Глубоко внутри меня пробует зародиться мощное чувство боли, но я его больше не впускаю. Пережив этот момент столько раз, я осталась опустошённой.

Она всё равно умирает. Как бы я ни кричала, как бы ни молила, как бы я… она всё равно умирает. Моё горло сдавливает спазмом, подступающих слёз; в них нет смысла – это просто вода, которая не выразит то громоздкое чувство, что распирает мою грудь, и которое на этот раз я игнорирую. Сдерживаю что есть мочи, оставаясь до жути тихой.

Я пытаюсь разобрать её почти призрачный шёпот.

– Кровь за кровь, кровь за кровь, кровь за кровь, – продолжают повторять её мёртвые, синие губы, и мелкая дрожь пробегается по моей спине.

Это то самое, что я раньше не слышала, заглушая всё собственными криками.

Но… наконец, спустя столько времени, я понимаю их смысл.

Слева раздаётся рычание и из темноты на меня смотрят десятки красных глаз. Первородный страх затапливает меня так, что я переполнена им, ощущая себя парализованной. Я знаю, что сейчас будет. Боль, одна боль. Надо бежать, но здесь я беспомощна: без воли и выбора, какие бы усилия ни прилагала, я всё равно остаюсь неподвижной, даже если меня разрывают за живо на части…

В тот момент, когда на меня внезапно кто-то набрасывается, я точно знаю, что от них ни у кого не будет спасения.

Это мы виноваты.

Это мы выпустили их.

Кожу дерут когти. Моё горло, руки и грудь; бесконечно, заставляя кричать и кричать, ощущая, как захлёбываюсь собственной кровью, пока мой крик наконец не утопает в кромешной тьме…

Меня выбрасывает из сна, словно кто-то швыряет тело об стену. Горло по-прежнему жжёт, а кожа покрыта холодной влагой. Я пропитана адреналином и ужасом, и никакое глубокое, равномерное дыхание не помогает усмирить тяжёлое сердцебиение. Мне больше не страшно, но мозг не может отойти от таких ярких картин. Всё настолько реалистично, словно сон высекли в моей памяти.