– Как тебя, – спросил он, колеблясь, –собственно зовут?

Дзержка де Вирсинг не знала, что ее разбудило. Это не быллай собак. Собаки, встревоженные, возможно, подкрадывающимся лесным зверем,лаяли в Скалке всю ночь, их лай только вначале мешал засыпать, потом к немупривыкали, он терял свой тревожный характер и становился обычным для уха. Такчто, вероятнее всего, это было видение, страшный сонный кошмар, ставшийпричиной того, что Дзержка вдруг резко вскочила и села на кровать. Напряженная,полностью пришедшая в себя, готовая к действию.

Собаки не лаяли.

– Эленча! Проснись! И одевайся!

– Что случилось?

– Вставай! Быстро!

Звенящая в ушах неестественная тишина резко лопнула,распоротая несущимся со двора криком убиваемого. Этот крик почти сразу былподдержан другими, в мгновение ока вся усадьба Скалки разразилась криками итопотом. А в оконных пленках замерцал огонь.

– Эленча! Сюда!

Дзержка передвинула сундук, содрала со стены шкуру зубра,открыла спрятанную за ней дверцу. Из-за дверцы повеяло плесенью и холодом.

– Пани Дзержка!

– Быстро. Нет времени. Ход выведет тебя к ручью.Спрячься там, не выходи, пока… Пока всё не закончится. Живее, девочка!

– А ты? Я тебя не оставлю!

– К ходу! Ну же! Не смей меня не слушаться! Иди, детка,иди…

Дзержка закрыла дверцу, замаскировала ее шкурой и сундуком.Сорвала со стены в сенях рогатину и выскочила во двор.

Она не успела увидеть ничего, кроме мигания факелов, изкоторых сыпались искры. На самом пороге ее сбил мчащийся конь, со всей силы,дыхание отшибло, она рухнула на землю. Подкованные копыта били о грунт тут жевозле нее, грозя раздавить. У нее не было сил пошевелиться. Кто-то схватил ее,потянул. Она узнала. Собек Снорбейн.

– Госпожа… Спасайтесь…

Сказать больше Собеку Сорбейну не удалось. Он охнул, упал наколени, изо рта хлынула кровь. Дзержка увидела острие копья, выглядывающее изего груди. Мимо промчался всадник, невыразительный, как ночная птица, онауслышала злобный девичий хохоток. И возглас.

– Adsumuuus! Adsumuuus!

Вокруг снова загрохотали копыта, стало тесно от всадников. ЧерныхВсадников.

– Adsumuuus!

Прямо на нее, протягивая руки, бежала женщина в рубашке. Наглазах Дзержки Черный Всадник размозжил ей голову ударом меча. Дзержкавскочила, но на нее снова наехали, повалили. Поднял ее аркан, руки в железныхрукавицах. Она повисла между двух лошадей. Третий навалился на нее.

– Где девушка?

Дзержка сплюнула. Что-то свистнуло, в глазах блеснуло. Онасжалась от боли.

– Где девушка?

Снова упал бич, хлестнул. Она завыла. Ее крик смешивался сдругими, доносящимися со стороны конюшен и молотилен.

– Где девушка?

– Вы ее не достанете… Ее здесь нет… Она далеко.

Черный Всадник наклонился к ней из седла. Она увидела егоглаза. Птичьи и злые.

– Твоих слуг, конюхов, девок и детвору, – сказалон, – я приказал запереть в конюшне. Я сожгу их там, зажарю вместе совсеми твоими лошадьми. Если не скажешь, где девушка, всех зажарю живьем.

– Ты ее не достанешь, – повторила она, выплевывалакровь, текущую из разрубленных мечом губ. – Никогда ее не найдешь иникогда не сможешь причинить ей вред.

Всадник отвернулся, отдал приказ. Тут же ночь взорваласьгорячим дуновением, засветилась красным блеском большого огня. И жутким криком,голосом, который был не в состоянии заглушить рев пожара. Визгом горящих впламени животных. И людей.

«Боже, прости мне, – мысленно повторяла Дзержка, вжимаяголову в плечи под ударами бича. – Боже, прости грех. Но они убили быЭленчу… А людей и коней сожгли бы и так…»

Огонь бил аж под небо. Стало светло, как днем. Но Дзержка невидела ничего. Была, словно слепая. Ее повалили на землю. Ремнем спутали ноги вщиколотках. Конь заржал, затопал, ремень натянулся, она почувствовала рывок,понеслась по земле.

– У тебя последний шанс, лошадница, – откуда-тосверху донесся голос Черного Всадника. – Скажи, где девушка, и я подарютебе быструю смерть.

Дзержка стиснула зубы. «Сейчас снова буду с тобой,Збылют, – быстро подумала она. – Немножко потерплю, ничего, выдержу.И снова буду возле тебя».

Кто-то крикнул, кто-то свистнул, конь пошел галопом. Мир вглазах Дзержки превратился в длинную огненную линию. Гравий сдирал кожу, какнаждак.

После третьего поворота она потеряла сознание.

– Будет жить, – сухо постановил вызванный изШьрёды монах, инфирмарий[180] из монастыря МеньшихБратьев. – Выживет, если Бог даст… Новая кожа со временем раны покроет.Срастутся и заживут, дай Бог, кости и суставы…

– Ходить сможет? – спросил, покусывая ус, рыцарьТристрам Рахенау, хозяин Букови. Его сын, Парсифаль, выглядывал ему из-заспины:

– Верхом ездить сможет! Она ведь торговка лошадьми, сконей живет. Сможет в седле?

Францисканец покрутил головой, посмотрел на Эленчу.

– Я не знаю… – запнулся он. – Возможно.Может, когда-нибудь, по Божьей милости… Страшно она покалечена… Это счастье,благородный господин, что вы с дружиной вовремя прискакали на помощь, распугалиэтих. Иначе…

– Соседская помощь, обычное дело, – буркнул в ответТристрам Рахенау. – Также, само собой, пускай здесь, у меня в станицележит и лечится. Пока не выздоровеет, не станет на ноги, а ее люди Скалку неотстроят. Хм, это просто чудо, что они с той конюшни выломались, иначе бы всетам сгорели, ни одной живой души не осталось бы. И большинство коней с пожарасумели убежать… Честное слово, это чудо, настоящее чудо.

– Так Бог хотел, – францисканецперекрестился. – И я здесь останусь, господин рыцарь, если позволите.Теперь необходимо за больной неустанно ухаживать, повязки менять… Панночка мнепоможет. Панночка?

Эленча подняла голову, вытерла запястьем опухшие от слезглаза.

– Помогу.

Дзержка де Вирсинг зашевелилась на ложе, глухо застонала подбинтами.

Было тридцатое марта Anno Domini 1429.