выполняли. Он подумал, что пионеры тоже могут выучить их, чтобы выступить с ними на каком-нибудь празднике.

Он показал несколько самых простых упражнений, построил своих пионеров соответствующим образом, и занятия начались. Но… Если все мальчишки сразу же с увлечением стали повторять показанные движения, то девочки замялись. Пока требовалось двигать в разные стороны руками, они участвовали наравне с мальчиками, но, когда дело дошло до подъёма ног, они вдруг как по команде движения прекратили и остановились в явном смущении. Выполнять эти упражнения они все категорически отказались. Такое неподчинение обескуражило Бориса и вызвало смешки и иронические улыбки у присутствовавших в зале гостей.

Видя недисциплинированное поведение своих пионерок, Борис, не понимая его сущности, всё-таки нашёл в себе достаточно сообразительности и такта, чтобы занятие остановить и, сославшись на позднее время, ребят распустить по домам. Условились, что следующий сбор отряда будет в ближайшее воскресенье.

Несмотря на заминку с гимнастикой, сбор понравился и тем, кто уже вступил в пионеры, и гостям, из которых некоторые уже стали просить Бориса о записи в отряд, он ответил, что теперь вопрос о приёме в пионеры будет решать совет отряда: нужно подать заявление, и тогда на совете отряда обсудят, можно ли принять в отряд желающего.

Вечером, сидя в квартире учительниц, Борис рассказал о своей неудаче с гимнастикой. Услыхав его рассказ, обе девушки переглянулись, слегка покраснели, а затем дружно рассмеялись. Невольно к ним присоединился и Федя, хотя и не понимал причины их смеха. Этот смех возмутил Бориса, он отнёс его к тому, что, значит, у него нет способностей, чтобы заставить ребят ему повиноваться. Он вскочил, накинул на себя полушубок и шапку и направился к двери. В сенях его догнала Тина, обняла за шею, поцеловала, вполголоса спросила:

— Ты чего, чего раскипятился-то? Не понимаешь, над чем мы смеялись? Не над тобой, а над твоей наивностью. Ведь ты подумай: у девочек поднять ногу — это значит показать штанишки, а это и неприлично, и стыдно. Ну, а у наших учениц, у большинства и совсем никаких штанишек нет, как же им ноги поднимать? Ты об этом подумал?

Борис схватил её в объятья и, кажется, в первый раз их знакомства действительно с чувством несколько раз поцеловал её.

Когда они вернулись в комнату, были встречены дружным хохотом остававшихся там Феди и Поли. Последняя, конечно, успела рассказать своему кавалеру о причинах, сорвавших занятия по гимнастике у новоиспечённого вожатого.

Кажется, первый раз Борис и Тина вошли в комнату немного смущённые, а последняя — даже и красная, с блестящими глазами. Видно, Борины поцелуи, хотя и вызванные чувством благодарности, были всё-таки достаточно горячи.

Через полчаса, успокоившись и прекратив насмешки над Борисовой неосведомлённостью в женских туалетах, все четверо принялись решать вопрос о том, как же выйти из положения. Решили, что единственным выходом будет введение для всех пионеров соответствующей формы. Но на что её приобрести? Саму форму все они уже видели на картинках в журналах, она для мальчиков состояла из белой рубашки с короткими рукавами и синих или чёрных сатиновых трусиков, а для девочек — белой кофточки и синих же сатиновых шаровар.

В течение недели до следующего сбора Борис тщетно ломал себе голову над тем, где бы добыть денег на форму для своих пионеров, но так ничего придумать и не мог. Он обратился за помощью к секретарю партячейки Емельянову, тот ответил:

— Знаешь что, Борис, обращаться за деньгами для этой цели к родителям пионеров нельзя, многие могут просто потребовать от своих ребят, чтобы они оставили пионерский отряд, ведь ты знаешь крестьян! Ну, железнодорожники для своих, может быть, и сошьют, а эти только разлад в отряд внесут… Я думаю, что самое лучшее будет, если ребята сами заработают денег себе на форму. Это и авторитет отряда среди взрослого населения поднимет, и ребятам гордости прибавит. Посоветуйся-ка с Хужим. Вот только где для них подходящую работу найти?..

Вечером, подсчитывая очередную партию накладных, Борис сказал о своей заботе Дмитриеву, тот подумал несколько минут и ответил:

— Послушай-ка, Борис, ты видел в углу у нас лежат бракованные стойки, которые этот японский прихлебатель отказался принять?

Господин Цукамура, забрав большую часть брака, всё же оставил несколько сотен стоек, несмотря на все уговоры Дмитриева.

— Ну да, видел, — сказал Алёшкин, пока ещё не понимая, к чему клонит в разговоре его начальник.

— Так вот, ты со своими ребятами перепили их, переколи. Я реализую их, как дрова, а вам за работу заплачу.

Борис обрадовался, но в то же время и огорчился: стойки дубовые, суковатые, кривые, поэтому и забракованные. Много ли он со своими двенадцатью пионерами наработает? Но о своих сомнениях пока ничего не сказал, а на следующий день поговорил с секретарём комсомольской ячейки Хужим, тот обещал сагитировать на это дело всех комсомольцев. И действительно, в следующее воскресенье на пионерский сбор в школу пришли все пионеры, все комсомольцы и даже десятка два старших школьников.

Погода стояла ясная, морозная, снежок блестел под лучами яркого солнца и поскрипывал под ногами ребятишек и юношей, довольно внушительным строем двигавшихся через заснеженный луг от центра села к станции с песнями, смехом и весёлыми шутками. А на складе Фёдор Сердеев и несколько китайцев-грузчиков уже приготовили необходимые инструменты — пилы и топоры — и ждали тружеников.

К вечеру от бракованных стоек не осталось и следа. Кстати сказать, в работу, стараниями Бориса и Феди, были пущены не только те стойки, которые забраковал японский представитель, но и те, которые он ещё и не видел, что уже были забракованы до него. В одном из углов складской площадки образовалась довольно длинная поленница дров.

Работу принимал сам Игнатий Петрович и после подсчёта объявил, что ребятам причитается получить почти тридцать рублей. Его сообщение встретили громким «ура».

Между прочим, сам Дмитриев, как потом выяснилось, на этом деле солидно заработал, продав дрова железной дороге для отопления будок путевых обходчиков и казарм ремонтных рабочих. Так как заготовка дров на этом участке Дальлеса не планировалась, то он их учитывал, как ему заблагорассудится, и в отчёте шкотовской конторе он показал их едва ли десятую часть, а деньги, полученные за остальное, присвоил себе.

В то блаженное время организациям не запрещалось приобретать нужные им материалы у частных лиц и производить с ними расчёты наличными деньгами, а это создавало возможности для почти неограниченных злоупотреблений. Но, конечно, ни Фёдору Сердееву, ни Борису Алёшкину даже и в голову не могло прийти, что они невольно становились