Они ехали в город Данглоу, всего в пятидесяти милях недоезжая Кэрнса — самого северного конечного пункта железной дороги, идущейвдоль всего квинслендского побережья. Тысяча с лишком миль узкоколейки, накоторой вагон качает и мотает, и все места в купе заняты, никакой возможностилечь или хотя бы вытянуть ноги. За окном лежал край гораздо более заселенный,чем джиленбоунский, и несравнимо более живописный, но у Мэгги не осталось силдля любопытства.

Голова болела, мутило, и жара была нестерпимая, куда хуже,чем в Джилли. Премилое свадебное платье розового шелка покрылось сажей икопотью, летящей в окна, кожа стала липкая от непросыхающего пота, и, чтомучительней всех внешних неудобств, Мэгги чувствовала — она вот-вотвозненавидит Люка. Его, видно, ничуть не утомляет и не тяготит эта поездка,сидит себе и как ни в чем не бывало болтает с двумя попутчиками, которые едут вКардуэл. Он только и взглянул раза два в ее сторону, когда вставал, и,наклонясь мимо нее к окну, так небрежно, что она съежилась, швырял свернутуюгазету каким-то жадным до новостей оборванцам — они выстроились вдоль полотнасо стальными молотками в руках и выкрикивали:

— Газет! Газет!

— Артельщики, чинят путь, — пояснил он в первыйраз, садясь на место.

Он, видно, ничуть не сомневался, что она тоже всем довольна,прекрасно себя чувствует и любуется проносящейся за окном прибрежной равниной,оторваться не может. А Мэгги смотрела и не видела и уже люто невзлюбила этуземлю, не успев еще на нее ступить.

В Кардуэле те двое сошли, а Люк сбегал в лавочку черездорогу от станции и принес в газетном кульке рыбы с жареным картофелем.

— Говорят, в Кардуэле рыбка сказочная, не отведаешь —не поверишь, Мэгенн, лапочка. Лучшая рыба на свете. На, погрызи. Ты ведь еще непробовала настоящей квинслендской еды. Вот он, Банановый край, нет в мире месталучше, верно тебе говорю.

Мэгги мельком глянула на сочащиеся жиром куски жареной рыбы,зажала рот носовым платком и кинулась за дверь. Когда через несколько минут,бледная, еле держась на ногах, она вышла из уборной, Люк ждал ее в коридоре.

— Что с тобой? Нездоровится?

— Мне все время нехорошо, от самого Гундивинди.

— Боже милостивый! Что ж ты мне не сказала?

— Что ж ты сам не заметил?

— С виду ты была вроде ничего. Нет, не стоило с ним обэтом говорить. И Мэгги спросила:

— Нам еще далеко?

— Часа три езды, а может, и все шесть. Тут не больноглядят на расписание. Слушай, те парни сошли, места много — ты ложись на бочок,а ножки давай мне на колени.

— Не сюсюкай со мной, я не маленькая! — сердитооборвала его Мэгги. — Жаль, что твои парни не сошли два дня назад вБандаберге!

— Ну-ну, Мэгенн, не раскисай. Осталось всего ничего.Талли, Иннисфейл, а там и Данглоу.

Уже под вечер они сошли с поезда. Мэгги отчаянно уцепиласьза локоть Люка, из гордости не желая признаться, что еле держится на ногах. Люкспросил у начальника станции, где тут есть гостиница попроще, подхватилчемоданы и вышел на улицу, Мэгги, шатаясь как пьяная, поплелась за ним.

— Тут два шага, — утешил он. — В концеквартала, на той стороне. Белая коробка в два этажа.

Номер оказался маленький и тесный, да еще заставленгромоздкой старомодной мебелью, но Мэгги он показался раем, и она без силопустилась на край двуспальной кровати.

— Ложись, полежи немного до ужина, лапочка. А я пойдупогляжу, где что.

И Люк неторопливо вышел, бодрый, свеженький, с виду совсемтакой, как был в утро их свадьбы. То была суббота, и вот уже четверг на исходе,пять дней они просидели в битком набитых поездах, в духоте, в табачном дыму икопоти.

Кровать все еще мерно покачивалась в лад перестуку колес, ноМэгги с благодарностью уткнулась лицом в подушку и спала, спала…

Кто-то снял с нее туфли, чулки и укрыл простыней;

Мэгги зашевелилась, открыла глаза и осмотрелась. Наподоконнике, поставив на него одну ногу, колено торчком, сидел Люк и курил.Заслышал ее, повернул голову и улыбнулся.

— Ай да новобрачная! Я жду не дождусь медового месяца,а моя женушка дрыхнет без малого два дня кряду! Добудиться не мог, даже малостьиспугался, спасибо, хозяин в баре сказал — мол, с женщинами это бывает, оттряски в поезде да от влажности. Сказал, просто надо тебе отоспаться. Ну, какты сейчас?

Мэгги села, потянулась негибким со сна телом, зевнула.

— Мне гораздо лучше, спасибо. Ты, конечно, прав, Люк, ямолодая и крепкая, но все-таки я женщина! Не всякая пытка мне по силам, кактебе.

Он подошел, сел на край кровати, очень мило, покаяннопогладил ее по руке.

— Виноват, Мэгенн, право слово, виноват. Я как-то неподумал, что ты женщина. Не привык, понимаешь, что у меня есть жена. Естьхочешь, моя хорошая?

— Умираю с голоду. Ты подумай, ведь я почти целуюнеделю ничего не ела!

— Тогда искупайся, надень чистое платье и пойдемпоглядим на Данглоу, ладно?

Люк повел Мэгги в китайское кафе по соседству с гостиницей,и она впервые в жизни отведала восточной кухни. Она зверски проголодалась, и ейчто угодно пришлось бы по вкусу, но это и впрямь была пища богов. И не все лиравно, из чего приготовлено, пускай хоть из крысиных хвостов, акульих плавникови куриных кишок, как поговаривали в Джиленбоуне, где в единственном кафехозяева-греки только и подавали бифштексы с жареной картошкой. Люк прихватил изгостиницы в бумажном пакете две бутылки пива и заставил Мэгги, хоть она и нелюбила пива, выпить полный стакан.

— Ты пока с водой поосторожнее, — посоветовалон. — А от пива так бегать не станешь.

Потом взял ее под руку и повел показывать Данглоу, да стакой гордостью, словно он — хозяин всему городу. Так ведь он, Люк, вКвинсленде родился. И Данглоу — замечательное место! Ни с виду, ни по духуничего похожего на западные города. Он, пожалуй, не больше Джилли, но нетянется без конца и без толку единственной «главной» улицей, а выстроенровными, аккуратными кварталами, и все дома и магазины выкрашены не вбуро-коричневый цвет, а в белый. Окна забраны деревянными жалюзи, прорези в нихвертикальные, наверно, чтоб лучше проветривалось, и всюду, где можно, домаобходятся без крыш, к примеру кинотеатр: есть экран, стены с такими вот окнами,есть ряды складных парусиновых стульев, точно на палубе корабля, а крыши вовсенет.

И вплотную к городу подступают самые настоящие джунгли.Везде вьются лианы и разные ползучие растения взбираются по телеграфнымстолбам, по стенам и крышам. Деревья растут, где им вздумается, даже посредимостовой, и есть дома, построенные вокруг дерева — или, может быть, деревовыросло внутри дома и пробило крышу. Не поймешь, что появилось прежде — деревоили человеческое жилье, главное, всюду буйно, неудержимо разрастается зелень.Кокосовые пальмы много выше и стройней дрохедских призрачных эвкалиптов, ихширокие листья колышутся в густой, головокружительной синеве неба; куда ниглянь, все ослепительно яркое, разноцветное. Ничего похожего на привычные глазуМэгги желтовато-серые дали. И все деревья в цвету — на одних цветы лиловые, надругих белые, оранжевые, алые, розовые, голубые.