– А я всего лишь представитель нацменьшинства, Дойл?

Какое-то выражение, которое я не успела понять, мелькнуло унего на лице, что-то серьезное. Никогда я не была в обществе мужчины, укоторого лицо отражает столько эмоций, но я очень мало могу из них прочесть.

– Ты – Мередит, Принцесса Плоти, и не менее сидхе, чемя. Это я готов подтвердить собственной клятвой.

– Я это воспринимаю как бесценный комплимент от тебя,Дойл. Потому что знаю, насколько ты ценишь свою клятву.

Он наклонил голову набок, внимательно меня рассматривая. Отэтого движения волосы его сильнее показались из-под плаща, но не высвободилисьокончательно, а легли волной, когда он снова распрямил шею.

– Я ощутил твою силу, принцесса, и отрицать ее я немогу.

– Я никогда не видела, чтобы у тебя волосы не былизавязаны или заплетены. Никогда не видела их свободными, – сказала я.

– Тебе они нравятся?

Я не ожидала, что он спросит мое мнение. Никогда не слышала,чтобы он вообще спрашивал чье-нибудь мнение о чем бы то ни было.

– Наверное, да, но надо увидеть их без плаща, чтобыоценить.

– Легко, – ответил он и расстегнул плащ у шеи.Сбросив плащ, он перекинул его через руку.

На нем было надето что-то вроде упряжи из кожи и металла,хотя, если это планировалось как броня, закрывать оно должно было бы больше.Цветные огоньки заплясали по его телу, будто он действительно был вырезан изчерного мрамора. Талия и бедра у него были узкие, длинные ноги одеты в кожу.Штаны в обтяжку уходили в черные сапоги выше колен с раструбами, удерживаемымиподвязками с серебряными пряжками. Эти пряжки повторялись и на лямках,покрывающих торс. Серебро сверкало на фоне черной кожи. Волосы висели чернымплащом, шевелящимся на ветру, играющим длинными прядями у ног. Ветер протянулперья из его серег поперек лица.

– Смотри-ка, вот это наряд! – произнесла я,стараясь сказать это легкомысленно, но без успеха.

Ветер прошелестел мимо, отбросив мне волосы с лица. Онпрошуршал по высокой сухой траве близкого луга и умчался вдаль, откудапослышался шепот сухих кукурузных стеблей. Он подул вдоль аллеи, вылетая издолины в холмах, ощупывая нас обоих жадными руками. Как эхо того привета, которымнедавно встречала меня земля сидхе.

– Так тебе нравятся мои волосы, когда они свободны,принцесса? – повторил он.

– Что?

– Ты говорила, что должна видеть их без плаща. Тебе онинравятся?

Я кивнула, не в силах говорить. Они мне еще как нравились.

Дойл смотрел на меня, и я видела его глаза. Все остальноеего лицо скрывал ветер, перья и темнота. Я встряхнула головой и отвела взгляд.

– Сегодня ты уже дважды пытался зачаровать меняглазами, Дойл. Зачем?

– Королева хотела, чтобы я так тебя испытал. Она всегдаговорила, что глаза – лучшая моя черта.

Я позволила себе оглядеть сильные закругления его тела.Налетел порыв ветра, и вдруг Дойл оказался в облаке собственных волос, черных имягких, и почти скрылось его тело, черное на черном.

Я снова подняла глаза ему навстречу.

– Если моя тетка считает, что лучшее в тебе – глаза,то... – Я покачала головой, выдохнула и закончила: – Скажем тогда, что унас с ней, очевидно, разные критерии.

Он засмеялся. Дойл – засмеялся! Я слыхала его смех вЛос-Анджелесе, но совсем не такой. Сейчас он смеялся рокочущим утробным смехом,будто раскат грома. Хороший смех, сердечный и искренний. Он отозвался эхом вхолмах, наполнил ветреную ночь радостным звуком. Так почему же у меня сердцепри этом провалилось куда-то, и стало трудно дышать? Даже кончики пальцевзакололо. Дойл не смеется. Так – не смеется. Никогда.

Ветер стих. Смех прекратился, но свет от него остался налице Дойла, заставив его улыбнуться пошире, показав великолепные зубы.

Дойл снова накинул плащ. Если ему и было холодно без него воктябрьскую ночь, то Дойл этого не показал. Оставив плащ на одном плече, онпредложил мне обнаженную руку. Он со мной заигрывал.

Я нахмурилась:

– Кажется, мы кое-что обговорили и решили притворяться,что прошлой ночи не было.

– А я ее не упомянул, – сказал он совершенноневинным голосом.

– Ты заигрываешь.

– Если бы на моем месте был Гален, ты бы не сталаколебаться.

Веселье упало до тусклого сияния, заполнявшего его глаза. Онвсе еще что-то находил во мне забавное, и мне не нравилось, что я не знаю, чтоименно.

– Мы с Галеном играли в эти невинные игры с тех пор,как я стала подростком, а за тобой я никогда такого не замечала, Дойл, допрошлой ночи.

– Сегодня тебя ждут еще и не такие чудеса, Мередит.Чудеса куда более неожиданные, чем я с распущенными волосами и без рубашки воктябрьский вечер.

Сейчас у него была слышна в голосе нотка, которая бывает умногих старых – снисходительный тон, который говорил, что я ребенок, и сколькобы лет мне ни было, по сравнению с ними я все равно еще дитя, несмышленыш.

Снисходительным по отношению ко мне Дойл уже бывал. Мнестало почти спокойно.

– Что может быть удивительнее, чем Мрак королевы,флиртующий с другой женщиной?

Он покачал головой, все еще предлагая мне руку.

– Я думаю, что у королевы есть новости, по сравнению скоторыми все, что я могу сказать, будет пресным.

– Что за новости, Дойл?

– Удовольствие их сообщить принадлежит королеве, а немне.

– Тогда прекрати намеки, – потребовала я. –Это на тебя не похоже.

Он покачал головой, и улыбка скользнула по его лицу.

– Да, наверное, не похоже. Когда королева изложит тебесвои новости, я объясню перемены в моем поведении. – Лицо его сталосерьезнее, спокойнее, превратилось почти что в его обычную черную маску. –Это честно?

Я посмотрела на него, и на моих глазах погасли последниеискорки веселья на этом лице.

– Думаю, да, – кивнула я.

Он предложил мне руку.

– Закрой собственное тело, и тогда я возьму тебя подруку.

– Почему тебя так волнует, что я в таком виде?

– Ты был тверже алмаза насчет того, что вчерашней ночине было, о ней никогда говорить даже не будем. Теперь ты вдруг сновазаигрываешь. Что изменилось?

– Если бы я сказал, что дело в кольце у тебя на пальце,ты бы поняла?

– Нет.

Он улыбнулся, на этот раз чуть-чуть, почти обычным своимдвижением губ. Потом надел второй рукав плаща, так что видна осталась толькокисть.