– Так лучше?

– Да, спасибо.

– Тогда изволь взять меня под руку, принцесса, и окажимне честь доставить тебя пред очи королевы.

Голос его был ровен, лишен эмоций, лишен значения. Я дажечуть не пожалела о тех эмоциях, что звучали в нем секунду назад. Сейчас егослова могли значить очень многое или просто ничего. Слова без окрашивающих ихэмоций почти бесполезны.

– У тебя бывают интонации, средние между полнойбезжизненностью и веселой снисходительностью? – спросила я.

Та же тонкая улыбка мелькнула у него на губах.

– Я попробую найти... компромисс между этими двумя.

Я аккуратно продела свою руку в его. Между нашей кожей былплащ.

– Спасибо, – сказала я.

– Всегда пожалуйста.

Голос остался так же пуст, но какая-то едва заметная искоркатепла в нем ощущалась.

Дойл сказал, что постарается найти компромисс. Очевидно, онначал над ним работать. Донельзя своевременно.

Мощеная дорога резко оборвалась в траве. Дорога, как итропа, не доходила ни до одного холма. Мы стояли у конца дороги, и ничего переднами не было, кроме травы. Траву утоптало бесчисленное множество ног, ноутоптало ровно, и ни в одном направлении она не была утоптана сильнее. Одно изнаших древних прозвищ – "скрытые". Может, мы и превратились сейчас втуристскую достопримечательность, но старые привычки держатся долго.

Иногда "охотники за феями" с биноклями становятсялагерем снаружи и целыми днями ничего не видят и ночами тоже. Если кто-тонаблюдает за нами из холодной тьмы, он может увидеть "что-то".

Я не пыталась найти дверь – Дойл проведет нас внутрь безмалейших моих усилий. Эта дверь перемещается по какому-то своему графику илиграфику королевы. Что бы ни приводило ее в движение, иногда дверь выходит надорогу, а иногда нет. Подростком, когда мне хотелось тайно смыться из домуночью и вернуться поздно, приходилось надеяться, что дверь не переместится,пока меня не будет дома. Небольшая магия, необходимая для поиска двери,предупредит стражей, и начнется, как говорится, веселье. Я думала тогда, вотрочестве, что эту проклятую дверь нарочно двигают.

Дойл повел меня по траве. Каблуки уходили в мягкую землю, имне пришлось идти почти на цыпочках, чтобы их не особенно вымазать. Отпистолета на лодыжке походка становилась еще более неуклюжей. Хорошо еще, что яне выбрала каблуки повыше.

Когда Дойл увел меня с аллеи, прочь от призрачных огоньков,темнота показалась еще гуще, чем раньше. Тусклые это были огоньки, но любойсвет придает ночи вес и вещественность. Я чуть сильнее вцепилась в руку Дойла,когда свет остался позади и мы вошли в звездную темноту.

Дойл, очевидно, заметил, потому что предложил:

– Ты желаешь, чтобы был свет?

– Спасибо, я сама могу наколдовать блуждающий огонек.Сейчас глаза привыкнут.

Он пожал плечами – я ощутила, как шевельнулась его рука подмоей.

– Как хочешь.

Голос его стал обычным, нейтральным. Либо ему трудно сталоискать компромиссную интонацию, либо по привычке. Я бы поставила на второе.

Когда Дольф остановился, обойдя половину холма, у меня глазауже привыкли к темноте, холодному свету звезд и восходящей луны.

Дойл всмотрелся в землю. Его магия чуть дохнула на менятеплом, когда он сосредоточился. Я тоже уставилась в травяной ковер. Если несосредоточиться как следует, этот клочок травы ничем не отличался от любогодругого.

Ветер перебирал траву, как пальцы перебирают кружева вшкатулке. Ночь была полна сухого шелеста осенних трав, но едва заметно –едва-едва заметно – послышалась музыка, приносимая ветром. Едва-едва слышно, нетолько не узнать мотив, но даже не понять, не просто ли это шум ветра. Вот этафантомная музыка – признак, что стоишь возле входа. Вроде призрачного дверногозвонка или магической игры в "горячо-холодно". Нет музыки – значит"холодно".

Дойл высвободил руку и провел ею по траве холма. Я неразглядела, то ли трава растаяла, то ли дверь появилась из травы, а трава былапод ней в каком-то метафизическом пространстве. Как бы там ни было, а в склонехолма открылась закругленная дверь, как раз такого размера, чтобы нам вдвоемпройти. Проем наполнился светом. Если надо, то дверь бывает достаточно большой,чтобы танк проехал, будто она чувствует, какой надо быть.

Свет казался ярче, чем на самом деле, потому что у меня глазапривыкли к темноте. Он был белый, но не резкий, – мягкий белый свет,выдыхаемый дверью, как светящийся туман.

– После тебя, моя принцесса, – сказал Дойл споклоном.

Я хотела вернуться ко Двору, но, глядя на этот светящийсяхолм, я не могла не вспомнить, что дырка в земле – это всегда яма, будь топодземный дворец или могила. Не знаю, почему мне это взбрело в голову. Можетбыть, из-за покушения на меня. А может быть, просто нервы. Я вошла.

И оказалась в просторном каменном холле, в котором судобством мог развернуться танк, а великану не надо было бы пригибаться. Холлвсегда был большой, какая бы ни была дверь. Дойл вошел вслед за мной, и дверьза ним исчезла – осталась только серая каменная стена, неотличимая от других.Как вход был скрыт снаружи, так он был скрыт изнутри. Если бы пожелалакоролева, дверь вообще бы с этой стороны не появилась. Очень легко былопревратиться из гостя в пленника. И эта мысль тоже не успокаивала.

Белый свет, заполнявший холл, шел ниоткуда и отовсюду. Серыйкамень был похож на гранит, то есть не мог быть естественным для Сент-Луиса.Здесь весь камень красный или красно-коричневый, но не серый. Даже наш каменьпривезен с какого-то далекого берега.

Мне когда-то говорили, что под землей есть целые миры. Лугаи сады, солнце и луна, принадлежащие только нам. Я видала умирающие сады ицветники, но никогда солнце и луну. Комнаты больше, чем следовало бы, и план ихрасположения будто меняется по прихоти – иногда просто когда через нихпроходишь, будто через комнаты смеха, построенные из камня вместо зеркал. Нолугов здесь нет – я по крайней мере не видела. Хотя вполне готова поверить, чтоих от меня держат в тайне. Меня бы это ни капельки не удивило, но, насколько язнаю, миров под землей нет – только камень и залы.

Дойл весьма официально предложил мне руку. Я взяла его подруку – в основном по привычке.

Коридор резко сворачивал. Я услыхала чьи-то приближающиесяшаги. Дойл осторожно потянул меня за руку. Я остановилась и посмотрела на него:

– Что это?

Дойл повел меня по коридору обратно. Я пошла за ним, и онвдруг резко остановился. Схватив мое платье в горсть, он приподнял его, оголяялодыжки – и пистолет.