Соплячкина рука и не думает отпускать мой рюкзак. Цыпки икошачьи царапины – единственное ее украшение, если не считать простенькогопроволочного кольца.

– Правильно. Эти проблемы тебе не нужны.

– Чего ты хочешь? – И Лоре, и Билли до соплячкидалеко.

– Будь моим дружком.

– Что-то я не понял…

– Будь моим дружком. Бойфрендом. На сегодняшний день.На сегодняшний вечер. Если не хочешь трахаться…

– Боюсь, что меня стошнит.

– …если не хочешь трахаться и не хочешь, чтобы я у тебяотсосала, будь моим дружком просто так.

– Зачем?

– Обещай ни о чем меня не спрашивать. Просто будь моимдружком.

– Я, пожалуй, староват для твоего дружка.

– Ты в самый раз. Не бойся, я и заплатить могу. У менябогатые предки, бабок дают немерено. Бабки тебя интересуют?

– Не настолько, чтобы быть твоим дружком.

– Тогда попробуй уйди!

– И уйду.

– И уйди! И первый же коп тебя повяжет. Я скажу, чтоприставал ко мне. Хотел изнасиловать. А я – несовершеннолетняя. И мои мудакипредки тебя по стенке размажут. Мой папаша – очень влиятельный мудак. Так тебяприжмет, что не обрадуешься!

– Хуйня какая-то, – в сердцах бросаю я.

– Еще какая! – весело соглашается соплячка. –У тебя нет выхода. Будь моим дружком. На сегодняшний день. На сегодняшнийвечер. Много времени это не займет. Обещаю. Ну что, по рукам?

Узкая ладонь соплячки находит мою ладонь. Узкая ладоньсоплячки горит. Я и сам горю. Синим пламенем. Поездка в Стокгольм, а вместе сней и новая жизнь началась совсем не так, как я планировал. Но разве я вообщепланировал ее? Плыви по течению, безумный Макс. Забрось руки за голову и плывипо течению. Ничего другого тебе не остается.

Вторую ладонь соплячки (такую же узкую, украшенную такими жецыпками и такими же кошачьими царапинами) я как-то выпустил из виду.

Зря.

Теперь в ней… о, черт!., теперь в ней зажаты мои документы.Или часть документов: я вижу свой заграничный паспорт. Этого вполне достаточно.Соплячка лыбится и лыбится. Как ей удалось вытащить паспорт – неизвестно.

«Beware pickpockets and lonely women».

«Остерегайтесь карманных воров и одиноких женщин», наженщину соплячка не тянет никак.

– Вот видишь! – торжествует соплячка. – Утебя нет выхода. Ну, пожалуйста!.. А я верну тебе паспорт. Обещаю. Как тебязовут? А-а, неважно… Я буду звать тебя Дэном. Дэн. Дэн-Дэн-Дэн! По-моему,здорово, а?

«Дэн-Дэн-Дэн» в устах соплячки звучит как «Дон-Дон-Дон», или«Дин-Дин-Дин», или «Дзы-ынь-Дзынь-Дзынь», все это похоже на перезвонрождественских колокольчиков. Вместо жестяных языков у колокольчиков языкимертвой Лоры и мертвой Август, а под елку можно усадить плюшевую Билли. Онасимпатичнее плюшевой Масяни. Гораздо симпатичнее.

– Дэн! Ты-Дэн. Хорошо запомнил?

– Почему Дэн?

– Это имя не нравится моей мамахен. Она его простоненавидит.

«Просто» в устах соплячки звучит как «пр-р-р-р-ростоу»,гроздья подросткового герпеса перезрели и вот-вот отвалятся, в уголках губпенится слюна.

– Значит, твоя мамахен ненавидит имя Дэн, а ты… Тыненавидишь свою мамахен. Так?

Йес! – Моя грошовая проницательность так радуетсоплячку, что она едва не хлопает в ладоши. – Ты прав! Ты прав! Дружок Дэн– умный парень! Я ненавижу свою мамахен, а она ненавидит имя Дэн. Всех злодеевв ее книгах зовут Дэнами. Всех маньяков.

– Твоя мать пишет книги?

– Ага. Она – сочинительница crimi. Она – писака!

– A crimi?..

– Crimi – это криминальные романы. АннаБрейнсдофер-Пайпер – автор криминальных романов. Никогда не слыхал?

– Нет.

– Ты не читаешь crimi?

– Нет.

– Может, все-таки перепихнемся?

– Нет.

– Брейнсдофер – фамилия ее первого мужа. Немца. Пайпер– фамилия ее второго мужа. Швейцарца. Оба уже умерли. И оба от сердечногоприступа. Это она их угробила, я почти уверена. Угробила. Отравила.

– А Дэн?

– Я не знаю, кто такой Дэн. Но думаю, это тот, кого онакогда-то любила. До немца и швейцарца. И до моего папаши-мудака. Предложениеотсосать все еще в силе. Подумай как следует.

– Сколько тебе лет, прелестное дитя?

– Через полгода исполнится шестнадцать. А что? А как явыгляжу?

– Как мудачка.

– Ха-ха!..

Соплячка поднимается на цыпочки и целует меня в щеку, я жедумаю лишь о том, как бы не подхватить герпес.

– Мы сейчас прыгнем в bus, который называется «АрландаЭкспресс», и через двадцать минут тормознемся в центре. Потом ты немногопобудешь моим дружком, а потом, если захочешь, я покажу тебе Стокгольм.

– Не захочу.

– Тогда я могу показать тебе свой трусняк. Розовыйшелк, тонюсенький-тонюсенький, и кружавчики…

– Заткнешься ты или нет?

– Тебе что, не нравятся девичьи трусики? Может, тыгомик?

– Я не гомик, но боюсь, что именно твой труснякудовольствия мне не доставит.

– Не будь таким скучным, Дэн! – тормошит менясоплячка. – А то я не верну тебе паспорт. И сдам тебя копам какпедофила-извращенца.

– Чтоб ты сдохла! – вполне искренне говорю я.

– Вот и ты… Ты тоже мне нравишься!.. Оч-чень. Тычумовой парень, Дэн!..

До автобуса с названием «Арланда Экспресс» нам с соплячкойдобраться не суждено. Не сегодня. Не в этот раз. Не в этой жизни.

Все из-за Анны Брейнсдофер-Пайпер, сочинительницы crimi.

Она перехватывает нас у чисто вылизанной, почти стерильнойплатформы. Билли – вот кто проехался бы по сочинительнице, по ее роскошнойгруди; скатился бы на сноуборде, заложил бы вираж на роликовых коньках, взлетелбы на дельтаплане, как взлетают с холма – со свистом и гиканьем. Когда-то АннаБрейнсдофер-Пайпер была чертовски красива. Она и сейчас красива, большая грудьее нисколько не портит. И ничего кровожадного в ее холеном печальном лице нет.

Анна Брейнсдофер-Пайпер похожа на кого угодно, но только нена отравительницу.

Впрочем, на сочинительницу crimi она тоже не похожа.

Анна Брейнсдофер-Пайпер могла бы ухаживать за лежачимибольными, читать им Ремарка, поправлять подушки, перестилать простыни: увидетьперед смертью ангельское лицо Анны Брейнсдофер-Пайпер – дорогого стоит. АннаБрейнсдофер-Пайпер могла бы ухаживать за животными, не крупными – мелкими. Зацыплятами. Да, цыплята определенно подойдут. Анна Брейнсдофер-Пайпер могла быухаживать за детьми, ставить в духовку печенье с марципанами, вырезать фигуркииз бумаги, готовить омлет из шести яиц, готовить сотэ из баклажанов, готовитьдевочек к инициации, любая девочка мечтала бы о такой красивой, такойпечальной, такой справедливой, такой всепонимающей наставнице.