Забытое уже чувство страха туннеля словно рухнуло на негосверху, прижав к земле, вдавив обмякшие ноги в гравий, мешая идти, думать,дышать. Ему казалось, что теперь у него появилась привычка, что после всех егостранствий оно теперь оставит его и не посмеет больше ему досаждать. Он нечувствовал ни страха, ни тревоги, когда шел от Китай-Города к Пушкинской, никогда ехал от Тверской к Павелецкой, даже когда он совсем один шагал отПавелецкой к Добрынинской. И вот оно вернулось.

С каждым шагом вперед это угнетало, давило его все больше,хотелось немедленно развернуться и броситься, сломя голову, на станцию, где былхоть какой-то свет, где были люди, где спину не щекотало постоянное ощущениечьего-то злобного и пристального взгляда.

Он слишком много общался с людьми и от этого пересталчувствовать то, что нахлынуло на него тогда, при выходе с Алексеевской — чтометро — это не просто некогда сооруженное транспортное предприятие, не простоатомное бомбоубежище, не просто обиталище нескольких десятков тысяч человек.Что в него кто-то вдохнул собственную, загадочную, ни с чем не сравнимую жизнь,что оно обладает неким непривычным и непонятным человеку разумом и чуждым емусознанием.

Это ощущение было таким четким и ярким в эту минуту, чтоАртем подумал, что страх туннеля — это просто враждебность этого огромногосущества, ошибочно принимаемого людьми за свое последнее пристанище, к мелкимсозданиям, копошащимся в его теле. Оно не хотело сейчас, чтобы Артем шелвперед, оно противопоставило его стремлению добраться во что бы то ни стало доконца своего пути, до Цели, свою волю, древнюю, могучую, и его сопротивлениенарастало с каждым пройденным метром.

Он шел все так же, в кромешной темноте, и от этого словновыпав из пространства и из течения времени, он не видел собственных рук, дажеесли подносил их к самому лицу, и ему чудилось, что его тело отныне пересталосуществовать, он будто не ступал по туннелю, а чистой субстанцией разума парилв неизвестном измерении.

Он не видел уходящих назад стен, и от этого казалось, что онстоит на месте, и не продвигается вперед ни на шаг, что цель его пути так женедостижима, как и пять, и десять минут назад. Да, ноги перебирали шпалы, и этомогло свидетельствовать о том, что он перемещается в пространстве. С другойстороны, сигнал, оповещавший его мозг о каждой новой шпале, на которую ступала,осязая ее, нога, был таким однотипным, будто записанным однажды и теперь бесконечнопроигрывавшимся. Это тоже заставляло усомниться в реальности движения.Приближается ли он, двигаясь? Вспомнилось внезапно во всех деталях явившеесяему видение, которое давало казавшийся спасительным ответ на мучивший еговопрос.

Он тряхнул головой, выкидывая из нее эти глупые, никчемные,парализующие мышцы и рассудок мысли, но они словно выпустили распорки, толькоукрепились от этого проявления слабости в его голове, и мешали все сильнее. Итогда, то ли от страха из-за того неведомого, злого, враждебного, чтособиралось, сгущалось за его спиной, то ли чтобы доказать себе, что он все-такиперемещается, движется, он метнулся вперед с утроенной силой. В темноте этобыло действительно трудно, но ноги приноровились, и он бежал, бежал, пока вдруггде-то впереди и чуть сбоку не засиял красноватый свет костра.

Это было непередаваемое облегчение — знать, что он находитсяв реальном мире, и рядом с ним есть настоящие люди, неважно, как они настроеныпо отношению к нему, пусть это будут убийцы, воры, сектанты, революционеры, неимеет значения, главное, что это были подобные ему создания из плоти и крови.Он ни на секунду не сомневался, что у них он сможет найти убежище и укрыться отнезримого огромного существа, что хотело задушить его; или, может, от собственноговзбесившегося разума?

Перед ним предстала настолько странная картина, что он немог с уверенностью сказать, вернулся ли он в действительность, или скитаетсявсе еще по закоулкам собственного сознания.

На станции Полянка, а это могла быть только она, горел всегоодин костер, несильный, наверное, но больше никаких источников света здесь небыло, и поэтому он казался ярче, чем электрические лампы на Павелецкой. Укостра сидели два человека, один спиной, другой лицом к нему, но ни один из нихне заметил и не услышал Артема, они словно были отделены от него невидимойстеной, изолировавшей их от внешнего мира.

Вся станция, сколько ее видно было в свете костра, былазавалена невообразимым разнообразным хламом, можно было различить очертаниясломанных велосипедов, автомобильных покрышек, остатками мебели и какой-тоаппаратуры, высилась гора макулатуры, из которой сидящие время от времени бралистопку газет, или книгу, и подбрасывали в костер. Прямо перед огнем стоял наподстилке чей-то белый гипсовый бюст, а рядом с ним уютно свернулась кошка.Больше здесь не было ни одной души.

Один из сидящих что-то неспеша рассказывал другому.Приблизившись, Артем начал разбирать: — Вот ведь муссируют слухи проУниверситет… Совершенно ошибочные, между прочим. Это все отголоски древнихмифов о Подземном Городе в Раменках. Тот, что был частью Метро-2. Но, конечно,нельзя ничего с полной уверенностью отрицать. Здесь вообще ничего нельзяговорить с полной уверенностью. Империя мифов и легенд. Метро-2 было бы,конечно, главным, золотым мифом, если бы о нем знало больше людей. Взять хотябы веру в Невидимых Наблюдателей!

Артем подошел к ним совсем близко, когда, что сидел к немуспиной, сообщил своему собеседнику: — Там кто-то есть. — Конечно, — покивалголовой второй. — Можешь присесть с нами, — сказал первый, обращаясь к Артему,но не поворачивая к нему своей головы. — Все равно дальше сейчас нельзя. —Почему? — забеспокоился Артем. — Там что, кто-нибудь есть, в этом туннеле? — Нуразумеется, никого. Кто туда сунется? Туда ведь сейчас нельзя, я же говорю. Такчто садись, — терпеливо пояснил сидящий спиной. — Спасибо, — Артем сделалнесмелый шаг вперед и сел напротив бюста.

Обоим было лет за сорок, один — седеющий, в квадратныхочках, второй — светловолосый, худой, с небольшой бородкой, одеты оба были встарые ватники, подозрительно несоответствовавшие их лицам. Они курили, вдыхаядым через тонкий шланг из похожего на кальян приспособления, от которого шелкружащий голову аромат. — Как зовут? — поинтересовался светлый. — Артем, —механически ответил он, занятый изучением этих странных людей. — Артем егозовут, — передал светлый второму. — Ну это-то понятно, — откликнулся тот. — Я —Евгений Дмитриевич. А это — Сергей Андреевич, — представился светловолосый. —Может, не стоит так официально? — усомнился Сергей Андреевич. — Нет, Сереж, разуж мы с тобой дожили до этого возраста, надо пользоваться. Статус там и всетакое, — возразил Евгений Дмитриевич. — Ну и что дальше? — спросил тогда СергейАндреевич у Артема.