– Давай посмотрим еще раз, хорошенько, вон там, под плакучейивой.

– Там я уже смотрел, нет никого, да и не может быть.

– Бьюсь об заклад, он утоп, пошел ко дну, как топор.

– Ну, тогда спешить некуда. Вполне можно пропустить рюмочкуза упокой его грешной души».

…Соня перевернула очередную страницу. Но не успела прочитатьбольше ни строчки.

Послышался мягкий колокольный звон. Тут же открылась дверь,явился Чан. Соня быстро спрятала тетрадь и медвежонка под подушку. Слуга сделалвид, что ничего не заметил.

– Госпожа, пора обедать. Хозяин велел передать, он сожалеет,новой одежды для госпожи пока нет. Переодеться к обеду нельзя. Оплошность будетисправлена скоро.

Слуга говорил по-немецки. Этот язык он знал лучше других,фразы выговаривал старательно, четко, почти без ошибок.

– Скоро? – переспросила Соня. – Значит, мы причалим?

– Прошу, госпожа, – Чан испуганно стрельнул на нееблестящими черными глазами, – хозяин ждет, все собрались.

Небольшая кают-компания была обставлена старинной мебельютемного дерева. На полу мягкий вишнево-синий ковер. Между двумя круглымииллюминаторами буфет, у стены диван, обитый синим бархатом. Посередине круглыйобеденный стол под белой скатертью, тарелки, приборы, хрустальные бокалы, свечив бронзовых подсвечниках, китайская фарфоровая ваза со свежими чайными розами.

У двери стояли двое слуг в такой же белоснежной униформе,как Чан. Худой длинный мужчина неопределенного возраста, беловолосыйкраснолицый альбинос, с салфеткой, перекинутой через руку, и крупный,болезненно полный чернокожий мальчик не старше шестнадцати. Слуги низкопоклонились, и Соня заметила на гладко обритом шоколадном темени мальчикааккуратный крестообразный шрам. Ромбовидный участок кожи вокруг шрама ритмичнопульсировал, как младенческий родничок.

У стола стояли трое мужчин. Двое в морской форме, один вджинсах и толстом бежевом свитере с высоким воротом.

– Добро пожаловать в нашу маленькую дружную семью, – сказалХот. – Знакомьтесь, господа. Это Софи.

Все трое улыбнулись и слегка поклонились.

– Софи, позвольте представить вам нашего капитана. ГосподинУильям Роуд.

Капитан был пожилой, краснолицый, с зелеными глазами икруглой рыжеватой бородкой. Он пожал Соне руку, подмигнул, улыбнулся и сказалпо-английски странно высоким, почти женским голосом:

– Моя дорогая леди, для вас я просто Уилли. Рад видеть васна нашем скромном судне. Как поживаете?

Опять этот едва уловимый запах тухлой рыбы изо рта, как уФрица Радела, как у Хота.

Второй, в форме, был штурман, испанец Антонио Родригес, летсорока, худой, узкоплечий, с широким костистым лицом. Кожа туго обтягивала скулыи сухо блестела, словно покрытая слоем лака. Остатки каштановых волос зачесанынаискосок, поверх лысины. Карие выпуклые глаза бессмысленно уставились на Сонюиз-под пышных женских ресниц. Тонкие бледные губы растянулись, как резиновые, вплоской улыбке. Рукопожатие было слабым и влажным. Он произнес длинныйзамысловатый комплимент, мешая английские слова с испанскими, что-то о женскойкрасоте, которая, как путеводная звезда, освещает путь одинокому кораблю вненастной океанской ночи.

Тот же запах. Соня отвернулась и подумала, что не сумеет никусочка съесть за этим столом.

Третий, в свитере, был судовой врач, американец МаксОлдридж. Невысокий, коренастый, обритый наголо, с молодым загорелым лицом ияркими голубыми глазами. Он близоруко щурился и показался Соне чуть живее инатуральней остальных.

– Рад познакомиться. Как вы себя чувствуете?

После крепкого рукопожатия он не отпустил Сонину руку, азачем-то стал считать пульс, приложив пальцы к запястью.

– Благодарю вас, я в порядке, – сказала Соня.

– Да, я вижу. Восемьдесят ударов в минуту. Совсем неплохо.

В комнате был всего один стул. Его занял Хот. Остальныестояли. Соня оказалась между капитаном и доктором. Чан и чернокожий мальчиквнесли закуски. Зеленый салат, ветчина, несколько сортов колбасы, паштеты,рыба.

Хот взял у черного мальчика бутылку, разлил белое вино побокалам.

– Ваше здоровье, господа.

Все как по команде чокнулись и выпили. Соня только сделалавид, что глотнула.

– Может, вы хотите воды? – тихо спросил доктор.

– Да, пожалуйста.

Он налил ей из хрустального кувшина.

– Вам надо сейчас больше пить, чтобы очистить организм.Почему вы ничего не едите?

– Как-то непривычно есть стоя. К тому же я хорошопозавтракала и еще не успела проголодаться.

– Я знаю, что в России вы занимались апоптозом. Мне было быинтересно поговорить с вами на эту тему.

– Только не за столом, умоляю! – Плоское лицо штурманасморщилось в комической гримасе. – У вас, господа ученые, будет достаточновремени, чтобы поболтать всласть о ваших неаппетитных медицинских забавах.

Соня застыла с бокалом воды у рта, не в силах оторватьвзгляда от лица испанца. Тонкая кожа двигалась так, словно под ней не быломышц. Глаза стеклянно блестели.

– Не пугайтесь, это результат пластической операции,пересадки кожи после сильного ожога, – прошептал ей на ухо доктор, – в юностиАнтонио был красавчик и донжуан. Одна горячая португалка плеснула ему в лицокислотой. К счастью, глаза уцелели, и даже выросли новые ресницы. С тех порАнтонио избегает женщин.

Только сейчас Соня поняла, чем этот доктор так существенноотличается от остальных. У него чистое дыхание. Нет этого гнилостного запашка,слабого, едва уловимого, но омерзительного.

– А у господина Хота что с лицом? – спросила она шепотом.

Хот услышал ее и произнес с печальным вздохом.

– Черная оспа. Я переболел в детстве, во время эпидемии 1835года.

– Когда, простите?

За столом засмеялись. Соня задала вопрос очень тихо, однаковсе услышали. Чан внес большую фарфоровую супницу и, поставив ее на стол, тожетихонько захихикал. Смеялся и доктор, при этом он ласково поглаживал Соню поруке.

– Не огорчайтесь, вы скоро привыкнете.

– Какие вы бессердечные, господа, – сказал Хот, – эпидемиячерной оспы не повод для смеха. Она была величайшей трагедией. В Марбургеумерло тогда несколько тысяч человек. Никогда не забуду чудовищные волдыри насвоем теле. Мои родители скончались одновременно в мучительных корчах у меня наглазах. Прислуга разбежалась. За мной ухаживала старушка монахиня, она спасламеня и поставила на ноги. Мой добрый ангел, сестра Катерина, да покоятся смиром ее благочестивые кости!